Часть 12

Затем, чтобы меня уже ничто не отвлекало, быстренько переделал домашние уроки и расположился с книгой у окна в большой комнате – там светлее.

А в доме тепло, топится печь, мама занялась сортировкой рассады на кухне, и оттуда доплывал до меня терпкий запах от растревоженных помидорных листьев. Тоня ушла к подруге готовиться к экзаменам в техникум, а Зина сказала, что пойдёт на почту — там у неё какие-то дела. Но это она так сказала, а я, когда таскал сено в стайку, видел напротив нашего дома Ромку Васильева. Наверное, сидят сейчас у кого-нибудь на посиделках и семечки

Затем, чтобы меня уже ничто не отвлекало, быстренько переделал домашние уроки и расположился с книгой у окна в большой комнате – там светлее.

А в доме тепло, топится печь, мама занялась сортировкой рассады на кухне, и оттуда доплывал до меня терпкий запах от растревоженных помидорных листьев. Тоня ушла к подруге готовиться к экзаменам в техникум, а Зина сказала, что пойдёт на почту — там у неё какие-то дела. Но это она так сказала, а я, когда таскал сено в стайку, видел напротив нашего дома Ромку Васильева. Наверное, сидят сейчас у кого-нибудь на посиделках и семечки щёлкают. А что ещё делать в такую погоду?

Вначале я услышал стук в дверь, потом — незнакомый женский голос:

— Здравствуйте, Елизавета Михайловна. А мы к вам.

— Проходите, проходите, — засуетилась мама.

— Извините, что отвлекла вас. Я знаю, вы шьёте, Елизавета Михайловна. Не могли бы вы сшить платье вот этому сорванцу?

— Да вы раздевайтесь и проходите в комнату, там и поговорим.

Послышался шорох одежды, женщина снова заговорила, и в голосе её прозвучали, где-то слышанные мною интонации:

— Всё горит, как на огне — прямо беда. Скоро лето, а ей выйти не в чем.

— Что же вы в грязь-то такую? До лета ещё время есть.

— Так ведь выжила: пойдём да пойдём …

«Кого это ещё принесло в такую погоду?». — подумал я, и в это время занавески на двери, отделявшие кухню от комнаты, раздвинулись, и вошла тёмноволосая женщина в красивом темно-синем шерстяном платье со свёртком в руках. Я узнал мать Галки Щиры – видел несколько раз. А следом за ней… Следом за ней вошла и сама Галка.

Если бы в комнате вдруг рухнул потолок или полыхнула молния, я не был бы так поражён! Я не поверил своим глазам и зажмурился.

— Что же ты, Коля, не поздороваешься? – как издалека, донёсся до меня голос мамы. – Что же ты сидишь?

Я отлип от табуретки и, опустив глаза, пробормотал что-то невнятное. Наверное, сумел-таки поздороваться.

— Здравствуй, здравствуй, — чистым приятным голосом сказала женщина. — Мне Галя говорила, что вы учитесь в одном классе. Это хорошо. А меня зовут Оксана Николаевна.

Осипшим голосом я с трудом выговорил своё имя, схватил со стола книгу и, боком-боком, прошмыгнул мимо неё и Галки на кухню.

Вот так номер! Галка в нашем доме да ещё с матерью! Что им надо? Ах, да – платье шить… Мои мысли смешались, сердце учащённо колотилось – я был в панике. Может, сбежать куда-нибудь? Но куда в такую слякоть? Пометавшись по кухне, я постепенно успокоился. В конце концов, не я к ним пришёл, а они к нам, подумал я и сел за стол. Отодвинув ящички с рассадой подальше к окну, я уткнулся в книгу, но вскоре заметил, что ничего не соображаю. Из комнаты доносились голоса: там обсуждали фасон платья, слышалось весёлое Галкино щебетанье. Потом я слышал только мамин голос: «Так… повернись, повернись… Подними руки… О, да ты уже взрослая девочка!… Теперь талию… Ну вот, кажется, всё».

Через пару минут, распахнув занавески, в кухню вошла Галка. Я склонил голову ещё ниже и искоса наблюдал за ней. Сегодня на ней было клетчатое шерстяное платье с белым воротничком, в котором я её никогда раньше не видел, и она показалась мне такой красивой, такой недоступной, что меня всего – от макушки до пяток – пронзило чувство собственной никчемности и ущербности. Галка немного постояла, качаясь с пяток на носки, потом заложила руки за спину и прошлась по кухне.

— Хорошо у вас, — сказала она, – тепло и уютно.

Я промолчал, скрывая своё волнение, а сам подумал: пришла бы ты месяца два назад, когда в углу телёнок стоял. Дуська отелилась в лютые февральские морозы, и бычка пришлось занести в дом. Запашок был ещё тот – разве укараулишь за ним…

А кухня у нас маленькая: большую часть занимает печь-трёхоборотка и топчанчик, сколоченный из досок и накрытый лоскутным одеялом — моё спальное «ложе».