Часть 10

Он не спешит, потому что человек обязательный, потому что выехал пораньше, с запасом, потому что уверен – минут через сорок приедет к большому дому, светло-желтому дому, с белыми колоннами, большими и пузатыми, к Дому Культуры, в котором соберутся ветераны всего района и приедут вертлявые политики, век бы их не видать. Завтра он тот же путь в сорок минут проделывал бы не меньше двух часов – пробки на этом отрезке шоссе в рабочий день постоянны: автомобили кучно, с грязными весенними боками, как стадо свиней, плетутся друг за дружкой, плетутся медленно, зло, плотно, с нервами водителей, с матами на их губах,

Он не спешит, потому что человек обязательный, потому что выехал пораньше, с запасом, потому что уверен – минут через сорок приедет к большому дому, светло-желтому дому, с белыми колоннами, большими и пузатыми, к Дому Культуры, в котором соберутся ветераны всего района и приедут вертлявые политики, век бы их не видать. Завтра он тот же путь в сорок минут проделывал бы не меньше двух часов – пробки на этом отрезке шоссе в рабочий день постоянны: автомобили кучно, с грязными весенними боками, как стадо свиней, плетутся друг за дружкой, плетутся медленно, зло, плотно, с нервами водителей, с матами на их губах, с миганием красных фонарей, миганием до ряби в глазах, газ-тормоз, газ-тормоз, два часа подряд, глаза из орбит. Пробки на дорогах — явление для Ивана Захаровича новое, непривычное, неудобное, для его взрывного характера мучительное. Возникли они недавно, через несколько лет после начала перемен в стране, а он то ли в силу возраста, то ли в силу характера не может ни привыкнуть, ни смириться… не столько с пробками, шут с ними, сколько с тем сумасшествием, что поразило страну, поразило умы чиновного люда, мозги правителей поразило, как эпидемия-зараза. В головах их смертельный вирус, вирус золотого тельца, отчего сознание чинов жадностью испорчено, источено. Вместо величия — цинизм и убогость. Как же так? Как же мы всё это допустили? Мучительно, мучительно!

Воспитанный по-советски, Иван Захарович больше всего переживает за страну и переживает, глупо даже звучит в наше время, переживает за свой народ, коему имел честь принадлежать: «Нет, вы вспомните, хотя бы вспомните, что значит слово «народ»!.. Кому-то страдания Ивана Захаровича покажутся банальными, пусть, хотя никакие страдания не бывают банальными, но у него сердце изболелось, взаправду изболелось за те потрясения, что произошли со страной в 90-е, со страной, великой и могучей, когда-то… «Фашисты, такая махина, не смогли нас победить, а тут три вонючих князька, три ничтожества, собрались в пуще-гуще и за водкой раскололи, страну раскололи, людей, семьи, родственников раскололи, по живому разрезали, больно, оскорбительно разрезали». Обидно Ивану Захаровичу, что в стране не нашлось силы, не нашлось двух десятков крепких мужиков, которые скрутили бы этих князьков-горбунков, оторвали им причинное место и поместили бы в кунсткамеру, поместили среди прочих уродств и отклонений природы. «Алчность, алчность нас победила! И уродливая жажда власти, жажда уродцев!» — выводит формулу Иван Захарович, понимая, что развал Союза был выгоден и местным царькам, которые дружно, зло и подло, вышли к тому времени на старт, напряглись, «сделали стойку» в состязании за лакомые куски «ничейной» собственности.

Иван Захарович едет неторопливо. Солнце за погожий день наигралось, нагулялось вдоволь по небесным степям да просторам, а теперь, усталое, пьяное от свежего воздуха, клонилось лысой головой в колючий ельник, а на прощанье золотило, сонно и ласково золотило стволы деревьев. Вся без исключения природа усердно шевелилась от тепла и пробуждалась, чтоб к утру покрыться зеленым инеем, нежным инеем, живым и ласковым.