Часть 8

а бабули разойдутся по, квартирам, государевы прислужники подъедут, а, может, за углом подождут, потом или дань потребуют, или в отделение приведут «разобраться», побьют, или, чего доброго, грузовичок изуродуют…

Растерянные бабули, как дети, смотрели на труженика., а он поколебался с минуту и, насупившись, упрямо стал дальше насыпать картошку людям.

В сумки, в пакеты, в авоськи…

Фёдор Мак

По дороге…

Ветеранам армии посвящаю

Весенний день выдался на славу. После двухнедельной непогоды с

а бабули разойдутся по, квартирам, государевы прислужники подъедут, а, может, за углом подождут, потом или дань потребуют, или в отделение приведут «разобраться», побьют, или, чего доброго, грузовичок изуродуют…

Растерянные бабули, как дети, смотрели на труженика., а он поколебался с минуту и, насупившись, упрямо стал дальше насыпать картошку людям.

В сумки, в пакеты, в авоськи…

Фёдор Мак

По дороге…

Ветеранам армии посвящаю

Весенний день выдался на славу. После двухнедельной непогоды с дождем, слякотью, с холодом, сыростью, мрачной облачностью и прочей прелестью, когда все окружающее население прочно разуверилось в весне, будто осень наступила и лета не было, тучи вдруг дисциплинированно, войском, фалангой, строго и четко, резкой линией отступили на север – идите, идите с богом, надоели. Одна тучка, правда, ковыляла позади синего строя, раненная, но и та вскоре исчезла. Небо очистилось, заголубело, отполированной синевой засияло, вымытое, выскобленное, чисто и хорошо так заголубело. Когда же из-под туч, спохватившись, вдруг выскочило веселое солнце, как рыжий клоун на арену, у всех отлегло, все готовы были аплодировать – поняли, что весна окончательна и сомнению не подлежит. И праздник на пороге, и песня на губах, и радость в груди, потому что самый конец апреля, потому что вот-вот брызнут-лопнут надутые почки, потому что небо чистое, а главное – тепло-теплынь с юга пошло, поплыло, ветром прилетело, упругое, ласковое, долгожданное тепло. Замечательный апрель, он как пятница перед выходными – впереди отдых, праздники, лето…

Лето, отдых – это чуть позже, а пока… А пока Иван Захарович едет на своем стареньком «Москвичонке», на собрание ветеранов едет, неторопливо едет, осмотрительно. Дорога – хороша, дорога – ровна, дорога – песня, не только тем, что без ухабов, но, главное, в выходной она почти пустынна! Два-три авто вдали-позади, два-три авто вдали-впереди – это ерунда, это сказка по сравнению с тем Вавилоном, что будет здесь уже завтра, когда все густо и тупо потянутся в город, овцами на заклание потянутся. По бокам неторопливого «Москвичонка», за кюветами, тянется лес, с деревьями без листьев, но лес уже не голый, не прозрачный, как зимой, а нормальный весенний лес, взъерошенный. Иван Захарович знал, что дорога сегодня свободна и, может, только поэтому согласился посетить предпраздничное собрание ветеранов, «старпёров», как он сам иронично их называл, себя к ним демократично причислял, не будучи, впрочем, большим общественником и любителем заседаний. Но на собрание звали настоятельно, предполагалось большое начальство, юбилей таки, открытку неделю назад прислали, а утром сегодня позвонил еще и сам Председатель, напомнил. «…Знаю, что не любишь наше стариковское кряхтенье, — сказал, — но уважь, Захарыч, уважь». Пришлось недовольно побурчать-поворчать, но пообещать приехать. Иван Захарович знал Председателя, с войны знал, по-настоящему уважал, толковый командир был, солдата берег, кличку «Черчилль» заимел, не только потому, что остался в лидерах, но и потому, что раздобрел, расплылся к старости, но лоска и остроты ума не потерял.