Часть 4

Мог бы еще хоть пять, хоть десять рассказов прислать, но ей-богу боюсь быть назойливым. Был бы вам искренне признателен, если бы вы дали развернутую оценку моих текстов — мне важен взгляд со стороны. Благодарен буду и за простой отзыв-отклик.

Ф. Мак

Федор Мак

ПТИЦЫ

Инке, любимой пельмешке, в смысле, племяшке.

Три птицы, три сестрицы, три красавицы-девицы, по молодости, по глупости, по любопытству — а есть ли бесплатный сыр? — попали в ловушку, а потом — в клетку. «Может,

Мог бы еще хоть пять, хоть десять рассказов прислать, но ей-богу боюсь быть назойливым. Был бы вам искренне признателен, если бы вы дали развернутую оценку моих текстов — мне важен взгляд со стороны. Благодарен буду и за простой отзыв-отклик.

Ф. Мак

Федор Мак

ПТИЦЫ

Инке, любимой пельмешке, в смысле, племяшке.

Три птицы, три сестрицы, три красавицы-девицы, по молодости, по глупости, по любопытству — а есть ли бесплатный сыр? — попали в ловушку, а потом — в клетку. «Может, в клетке хоть накормят», — сказала не без юмора старшая птица, которая любила поесть. «Ага, накормят, — съязвила средняя, — кошку накормят. Тобой». Средней сестрице присущ реализм и желание из возможного получить возможное. Третья птица, самая младшая, промолчала — она была просто в шоке от неожиданного плена. С самого начала не хотела она лететь с сестрицами на дармовые легкие зерна, да по добрoтe душевной не смогла отказать сестрам составить компанию — вот и попались втроем. Глупые, ох, глупые птички — ну, не бывает добрых дяденек, которые бесплатно кормят! Не бывает. Как же этого не понимают?!

— Жрать хочется, — грубо сказала старшая, — за жрачку все отдам! Хоть бы каких черствых крошек в клетку бросили…

Принесли неожиданно вкусных маслянистых зернышек, словно угадали её желание. Старшая набросилась на корм и моментально набила им зоб — жадна была до удовольствий. Средняя сестрица пожеманилась, поколебалась, даже лицемерно вздохнула, но исходя из реального положения реальных вещей — пользоваться тем, что есть, — с аппетитом поклевала зерна. Младшенькая молча отвернулась от дармового корма — не до еды, она все ещё была ошеломлена несвободой, неумолимыми прутьями клетки и невозможностью вспорхнуть в небо, в голубое, бездонное небо, высоко-высоко. «Ах, небо!» — обреченно пискнула она.

— Брось, — сказала старшая сестра, — что тебе небо? Что тебе свобода? Вон как вкусны зернышки, таких на свободе нет.

— Ну да, небом принято восхищаться, да небом сыт не будешь, — добавила средняя, продолжая глотать еду. — Я тоже восхищаюсь небом, свободу ценю, могу и звездами восхищаться, но исхожу из реального.

На другой день снова принесли много ароматных зерен и щедро высыпали их в кормушку. Две старшие птицы опять с удовольствием клевали и наелись от пуза — эх, хорошо! Готовы были от сытости развалиться на спине, расставив в стороны лапы и крылья. Третья, младшенькая, не притронулась к еде. Дура, конечно, набитая. О небе, вишь, мечтает.

Так повторилось и на следующий день, и через день, и через три — кормили птиц не скупясь, и старшие сестры просто объедались вкуснятиной, а младшая отказывалась от зерен, в горло не лез чужой кусок, тошнило ее от чужой еды; она голодала и худела на глазах. Старшие были довольны. «Во, житуха! — радовались, — во, на жилу напали! Во, жизнь удалась! Не надо жить впроголодь, не надо летать по всему лесу, искать день-­деньской вредных козявок, чтоб прокормиться…