Часть 12

Потому что улыбался». Отец с работы прибежал позже.

Мне определили сотрясение мозга. Поместили во взрослую травматологию. «Ну ты, Лёх, и матерщинник!» – восхищались мои соседи, два заводских парня. Я общался с ними на равных, только что не курил. Весь месяц, благо был август, объедался арбузами. Угощал всех, конечно.

Потом мы еще переезжали. Ехали в междугороднем автобусе: мама с пузом, я бритый, со шрамом и перевязанной рукой. Тащили скарб, впопыхах забытый грузчиками. В том же виде через пару дней заявился я в новый класс. Мой «звездный час»…

С братишкой у нас все равно ничего не получилось. Медсестра

Потому что улыбался». Отец с работы прибежал позже.

Мне определили сотрясение мозга. Поместили во взрослую травматологию. «Ну ты, Лёх, и матерщинник!» – восхищались мои соседи, два заводских парня. Я общался с ними на равных, только что не курил. Весь месяц, благо был август, объедался арбузами. Угощал всех, конечно.

Потом мы еще переезжали. Ехали в междугороднем автобусе: мама с пузом, я бритый, со шрамом и перевязанной рукой. Тащили скарб, впопыхах забытый грузчиками. В том же виде через пару дней заявился я в новый класс. Мой «звездный час»…

С братишкой у нас все равно ничего не получилось. Медсестра уронила в роддоме. Написали «родовая травма». Прожил четыре дня. Мама пришла домой, и мы обматывали ее грудную клетку простыней. Чтобы сделать потуже, ей пришлось лечь на пол, а я, мелкий, давил на спину коленкой. Останавливали лактацию, или как там это называется.

Прошли годы, мама тяжело заболела. Уходила она трудно, долго. Я был в институте на лекции, в дверь постучал старший брат. Когда хоронили, обошлось почти без слез. Даже перешучивались. Стоял прохладный прозрачный октябрь. Приехали с кладбища, стали поминать. Я вышел на балкон за водкой, босиком. «Куда ты, без тапочек!» – обязательно сказала бы мама. Но ее не было. Вот тут я заплакал.