Часть 38

И так будет почти пять, долгих, мучительных лет.

Наступило ужасное время. Отца нужно было кормить из ложки, как ребенка, пеленать, потому что он был недвижим. Но я и мама с этим справлялись. Самое тяжелое для меня было смотреть на отца, видеть его муки и страдания. Теперь в обеденный перерыв мне нужно было перепеленать отца, обмыть, накормить из ложки, сделать укол, намазать спину мазью от пролежней, да и самому успеть пообедать. Конечно, я стал не успевать, все это проделывать за сорок минут обеденного времени и поэтому я опаздывал с обеда на работу на пятнадцать-двадцать минут. Нос, конечно, это

И так будет почти пять, долгих, мучительных лет.

Наступило ужасное время. Отца нужно было кормить из ложки, как ребенка, пеленать, потому что он был недвижим. Но я и мама с этим справлялись. Самое тяжелое для меня было смотреть на отца, видеть его муки и страдания. Теперь в обеденный перерыв мне нужно было перепеленать отца, обмыть, накормить из ложки, сделать укол, намазать спину мазью от пролежней, да и самому успеть пообедать. Конечно, я стал не успевать, все это проделывать за сорок минут обеденного времени и поэтому я опаздывал с обеда на работу на пятнадцать-двадцать минут. Нос, конечно, это усек, потому что все время следил за мной, да и стукачи работали исправно. Иду я как-то с обеда, а у ворот цеха стоит табельщица с блокнотом: «Что ты, Хрущев, все опаздываешь на работу, вот третий раз двадцать минут прогула». «У меня отец тяжело болен», – сказал я. «Ну и что, — возмутилась та, — все мы болеем, а работа есть работа, я доложу твоему начальнику». Нос тут же вызвал меня к себе: «Вы что, Хрущев, злостный нарушитель трудовой дисциплины?.. Недавно хотели украсть с завода тиски, грубите начальнику, табельщица на вас жалуется, постоянные опоздания на работу, ну разве таким должен быть Советский человек, труженик, строитель коммунизма?! Я покрываю Ваши проступки, но, сколько можно, ведь вы тянете наш здоровый коллектив на дно». Извините, но Вы, Юрий, балласт нашего общества, вождь бы вас не одобрил, и показывает указательным пальцем на портрет В. И. Ленина, висящий под потолком. Нос прекрасно знал о тяжелой болезни моего отца. Известие это мгновенно разнеслось по всему заводу. Знал он, почему я стал опаздывать с обеда, но делал вид, что ничего этого не знает. Ему хотелось, чтобы я унизился перед ним, расквасился и попросил прощения, но извиняться мне было не за что, и я спокойно сказал ему, что тиски не воровал, а лишь помог рабочему донести до забора списанный инструмент. Нос ухмыльнулся: «Какому рабочему? Вы, Юрий Николаевич, несли тиски один, больше я никого не видел, у меня и свидетели найдутся». Я понял, что доказывать что-либо этому человеку бесполезно, и ушел, хлопнув дверью. Работал у нас мастером цеха человек по имени Володя, тоже под руководством Носа. Так вот этот Володя мог в любое время, сев за руль своей, автомашины, уехать с работы. Частенько ходил по заводу навеселе, а порой и вообще не выходил на работу, но Нос как будто этого не замечал, наоборот, он всячески поддерживал Володю и даже хвалил. Как-то раз я спросил Володю: «Скажи, как ты относишься к нашему Носу?» Володя заулыбался: «С ним нужно жить мирно». Каким образом Володя уживался с Носом, я не знал, но от рабочих я слышал, что Нос с Володей крутят какие-то тёмные дела, а потом делят деньги. Тогда я задумался, а может быть, это и есть умение жить? И сам же испугавшись своей мысли, тут же уничтожил её в зародыше.

Как-то раз у Носа украли полушубок. Он вызвал милицию, и когда те спросили, кого он подозревает, тот безошибочно назвал одну единственную фамилию – Чесноков.