Часть 42

Они говорят: будешь работать хорошо, значит, и жить будешь в достатке. У нас же работать хорошо и честно не выгодно, потому что будешь влачить жалкое существование. Сама система толкает человека на воровство и обман. Многие люди не выдерживают такой жизни, начинают воровать, пить спиртное, замыкаются в себе. Я их не оправдываю, но… Все это отражается на семьях и детях. Говорят, нищета не порок, но она мать всех пороков и поэтому нищета есть первоначальная проблема любого государства. Там, где общество более воспитанное, культурное, нетерпимое к силам зла, более честное, чистоплотное и справедливое, там и жизнь людей намного лучше и легче.

Они говорят: будешь работать хорошо, значит, и жить будешь в достатке. У нас же работать хорошо и честно не выгодно, потому что будешь влачить жалкое существование. Сама система толкает человека на воровство и обман. Многие люди не выдерживают такой жизни, начинают воровать, пить спиртное, замыкаются в себе. Я их не оправдываю, но… Все это отражается на семьях и детях. Говорят, нищета не порок, но она мать всех пороков и поэтому нищета есть первоначальная проблема любого государства. Там, где общество более воспитанное, культурное, нетерпимое к силам зла, более честное, чистоплотное и справедливое, там и жизнь людей намного лучше и легче. А там, где процветают обман и нажива, воровство и падение морали, злоба и насилие, там жизнь уродливая, больная, аморальная, грязная. Я уверен, только правильное воспитание и поведение людей изменят жизнь в лучшую сторону.

Мама лежит в больнице. Я несу ей передачу, она встречает меня, улыбаясь: «Ничего не нужно, ко мне целый день идут люди, все у меня есть». Достает из тумбочки большое красное яблоко и протягивает мне: «сыночек, это тебе». Я отказываюсь, но мама кладет его мне на ладонь: «Тетя Лида принесла, а я тебе оставила». Мама свешивает ноги с кровати и пытается встать, я помогаю ей и обращаю внимание на огромный раздувшийся живот, она улыбается и успокаивает меня: «Ничего, ничего, сегодня уже поменьше. Вот подлечусь с месяц, и все будет нормально, ты только за отцом смотри, корми его хорошо, меняй пеленки и следи за пролежнями, а обо мне не беспокойся, мне здесь хорошо, все врачи свои, сделают все, что нужно». Спускаюсь по лестнице, на встречу знакомая медсестра:

— У мамы был?

-Да.

— Я хочу с тобой поговорить.

— Слушаю вас.

— Вот что, Юра, у твоей мамы дела совсем плохие, крепитесь и готовьтесь…

Я почувствовал слабость в ногах, но вида не подал. На следующий день маме стало еще хуже, и ее оставили одну в палате. Я решил эту ночь провести рядом с ней на соседней койке. Как только стемнело, я подвинул «свою» кровать поближе к маминой и лег рядом, взяв ее руку.

Мама лежала тихо и только иногда тяжело вздыхала: «Иди, иди домой, ведь темно уже. Отец там один, покорми его, он ведь не будет спать. Со мной все нормально, ну что я, умру, что ли?». Я вышел на улицу. Была прекрасная тихая, теплая весенняя ночь, в воздухе пахло цветами акации, жизнь бурлила, набирая силы, а моя мама угасала одна в темной больничной палате. Я шел с жил городка пешком. Наверное, сейчас у мамы кризис, думал я, потом наступит облегчение и пойдет выздоровление. Я не верил, что моя мама может умереть. Так не должно быть, потому что так быть не может. На следующий день я зачем-то пошёл в гараж, что-то перебирал, перекладывал с места на место, мне нужно было чем-то отвлечь себя, уйти от навязчивой мысли хотя бы на время, но у меня ничего не получалось. Вдруг ворота открылись, и в гараж зашел муж старшей маминой сестры – дядя Витя, с которым мы совместно сажали дачу. Он сел в машину, открыл принесенную с собой бутылку вина и, выпив, начал говорить: «Юрий, мать у тебя, видимо, скоро умрёт, но ты имей в виду, что у нас с тётей Зоей денег на похороны нет, так что ты уж давай, понимаешь ли, как нибудь сам крутись».