Конфессиональное начало в искусстве

Сказанное не означает, уточняет Толстой, что, говоря о христианстве, он имеет в виду только конфессиональное начало в искусстве. Под христианским искусством он понимает не только то, которое передает чувства по отношению к Богу, но и «искусство, передающее самые простые житейские чувства, такие, которые доступны всем людям всего мира, искусство всемирное. Только эти два рода искусства могут считаться хорошим искусством в наше время». В качестве искусства, передающего простые житейские чувства, Толстой называет крестьянский фольклор, величальные песни, сочинения учеников сельской школы, в которой он вел уроки, безыскусственный рассказ мальчика о встрече в лесу с реальным или воображаемым волком, сумевший заразить слушателей теми же чувствами страха и ужаса, какие пережил сам рассказчик. Плохое искусство, с точки зрения Толстого, такое, которое служит не добрым чувствам, а красоте. Таким искусством является почти вся современная художественная культура, принадлежащая праздным классам: опера, которую великий русский писатель описывает с неподражаемым мастерством «остранения» (особенно достается от него Вагнеру!), виртуозная фортепианная музыка, символистская поэзия и живопись, не щадит Толстой также и классику: Пушкина, Бетховена, Шекспира и многое другое. Аргументы против классического искусства приводятся такие: на постановку опер, особенно вагнеровских, тратятся огромные деньги, которые могли бы пойти на гораздо более полезные для общества и народа цели; произведения современного искусства требуют изощренной техники, поэтому музыкантов и художников воспитывают с детства, доводя их технику до такой виртуозности, какую можно наблюдать только у цирковых фокусников и акробатов, следовательно, никакой искренности, никакой непосредственности в передаче чувств от них ждать уже не приходится. (Как это похоже на то, что говорил о профессиональном искусстве Чернышевский!) Простые люди не понимают такого искусства, а понимают ли его так называемые ценители, для которых оно создается, в этом Толстой сильно сомневается.