Синдром неадекватности

А, быть может, лучше помолчать?

В горло вбить себе молчания печать?

Разве знаешь ты, в какие времена

завтра вступит наша дивная страна?

Может, завтра ты ответишь головой

за сегодняшний горячий голос твой?

Может быть… Но нет страшнее ничего

чем удушье от молчанья своего.

Станислав Золотцев

Когда речь заходила об экономике, о производительности труда, я всю жизнь вспоминал случай, который когда-то меня ошеломил. На ХТЗ в 1957 году не хватало рабочих рук, и на прорыв бросили нас, тогда учащихся техникума. В цех М-1, кого на

А, быть может, лучше помолчать?

В горло вбить себе молчания печать?

Разве знаешь ты, в какие времена

завтра вступит наша дивная страна?

Может, завтра ты ответишь головой

за сегодняшний горячий голос твой?

Может быть… Но нет страшнее ничего

чем удушье от молчанья своего.

Станислав Золотцев

Когда речь заходила об экономике, о производительности труда, я всю жизнь вспоминал случай, который когда-то меня ошеломил. На ХТЗ в 1957 году не хватало рабочих рук, и на прорыв бросили нас, тогда учащихся техникума. В цех М-1, кого на главный конвейер, кого на поточные линии, на которых собирались узлы и агрегаты трактора. Нам показали, что куда вставлять, где завинчивать — и вперед, к победе коммунизма.

Отработали смену, а на второй день цех был разукрашен приветственными лозунгами: “Привет студентам-практикантам таким-то и таким-то, выполнившим норму выработки на 300, 400, 500 процентов!” Гегемон, который ходил в диктаторах, к нам: вы что, мать-перемать, решили нам расценки сбить? Уедете, а нам после вас всю жизнь мантулить? Во взрыве нашего трудового энтузиазма виноватым оказался именно он, гегемон, — не просветил нас насчет того, сколько на поточных линиях следовало выдавать продукции. На главном конвейере не поволынишь, если он останавливается — лампочки во всех кабинетах вспыхивают.

“Если мы, зеленые и совершенно неопытные, могли сходу выполнить от 3 до 5 норм, то какие же резервы у нас в стране?! Да мы же пятилетку за год можем выполнить! Неужели этого никто не видит?” — в отчаянии думал тогда я, «юноша с взором пылающим». Никак не мог понять, не понимаю и по сей день, почему нельзя было человеку платить столько, сколько он мог заработать? Почему надо ему “срезать расценки”, понуждать работать меньше, а не больше и лучше? Если хозяйство плановое, то надо как-то регулировать пропорции развития. Но зачем плановому хозяйству какое-то соцсоревнование, оно же ломает планы!

Потом, с годами, пришло понимание: соревнование было направлено против фактической всесоюзной полузабастовки трудящихся, оно премией, квартирой, машиной, славой, орденом выламывало из их рядов по существу штрейкбрехеров вроде Стаханова. Если из волынивших трудящихся выдавливали количество, то уж решить проблемы качества большевистская экономическая система оказалась совершенно неспособной. “Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что нам платят” — вот к чему это привело. В сущности всесоюзное отлынивание от настоящей работы было одной из важнейших причин краха СССР.

Но сегодня еще больше вопросов. Полагаете, совсем прекратили “срезать расценки”? Как бы не так… Сегодня столько утопии, неадекватности, химер… К примеру, наши интеллектуалы спорят о конвергентном пути развития страны, чаще всего понимаемом как сочетание всего лучшего в социализме и капитализме. Народ же, не мудрствуя лукаво, не первый год приучает всех начальников и хозяев к своему типу конвергенции: работать как при социализме, а получать как при капитализме. Радикал-реформаторы такой подлянки от “подопытных туземцев” явно не ожидали…

На многие нынешние проблемы — совсем нет ответов, а некоторые из них настолько не осмыслены, что и вопросы по ним не сформулированы. Это свидетельство отстраненности гуманитарных наук и гуманитарных областей творчества от дела устройства жизни, точнее невостребованности их власть имущими, а также крайне примитивного способа мышления наших реформаторов, отягощенным, к тому же, попугайским методом освоения норм западного менталитета. Нет даже намеков на комплексный подход к проблемам кризиса. Все это вместе взятое позволяет полагать, что власть в России в огромной степени виртуальна — она как бы существует в своем файле, народ — в своем. Более того, они как бы принадлежат совершенно к разным операционным программам.

Особенно удручает неспособность наших лжереформаторов (изменников Родины — в том смысле, что они изменяют ее) усвоить, что мы принадлежим к другой цивилизации, что не “нецивилизованны”, а другие. Лжереформаторы уподобляются обезьяне в клетке, которой кажется, что не она, а весь мир за решеткой. А отличия в менталитете фундаментальные. Если для Запада человек в основном есть то, что он имеет, сколько стоит — по-американски, то для нашего менталитета справедливее другая формула: человек есть то, чего он хочет, к чему стремится. Однажды А. Твардовский мудро заметил, что русская литература отличается от западноевропейской тем, чем “Госпожа Бовари” от “Дамы с собачкой”. Перечитайте оба произведения: литература, если она настоящая, — довольно точное зеркало жизни, и вы убедитесь, насколько Твардовский был прав.

Совершенно очевидно, что советская экономика лжереформаторам казалась ужасно плановой, тоталитарной, неэффективной. Вообще-то они элеваторы принимали за домны, и их абсолютное незнание этой страны в сочетании с полузнанием теорий, предназначенных для банановых республик, могло дать только тот результат, которым мы сегодня и “любуемся”. Уничтожив рычаги управления экономикой и полностью уповая на некую саморегулируемую премудрость экономических законов, радикал-реформаторы пытались создать некую антиэкономическую экономику, то есть сапоги всмятку. Это похлеще загадочной брежневской экономики, которая должна быть экономной, и опять же куда сильнее “Фауста” Гете…

А какую экономику создавали большевики под псевдонимом “социалистической”? Прежде всего противоположную капиталистической. “Политэкономия социализма — это политэкономия капитализма, только наоборот”, — в этой шутке первокурсников больше истины, чем в трудах академиков социалистической политэкономии. Вторая трансформация экономики, радикал-реформистская, только в уме имела капитализм, в действительности же была направлена на создание экономического уклада, явно прямо противоположного “социалистической” модели. Разгосударствление, разгон колхозов, денационализация, форсаж индивидуализма в противовес коллективизму и т.д. и т.п. — это зеркальное отражение былых “свершений”. На большее олухов царя Мамона не хватило. Бездарность и несправедливость обеих радикальных реформ, сумма их погрешностей и неудач привела к совершенно неожиданному хозяйственному укладу — криминальному (бандитскому, мафиозному, рэкетирскому). То есть, мы получили нечто такое, что заставляет нас с тоской вспоминать “социализм” с его предсказуемостью, уверенностью в завтрашнем дне, гарантированным прожиточным минимумом.

Что поделаешь, если у нас приличные люди как черт ладана боятся политики, а потом сами же удивляются: и откуда во власти у нас столько бездарей и неумех? Мы свыклись с тем, что история учит только тому, что ничему не учит. А задумывались по большому счету: а кто же этот тупой и невменяемый бурсак? Народ? Нет, он всегда сторона страдающая, жареный петух безустали его долбит. До народа все доходит, хоть на третий день, хоть на десятый год, а доходит. А вот до кого практически не доходит — это до тех, которых Достоевский называл публикой, а также наше “родное” начальство. Публика самовыражается, ей не до учебы, а начальника история совсем не учит — этим занимается вышестоящий начальник. И опять мы упираемся в тупик, который можно, пожалуй, назвать так: «Демократии нет и неизвестно…”

Есть доля сермяжной правды, есть, в том, что у нас не могли пойти экономические преобразования без преобразований политических. Это еще более верно для нашего сегодня — политический инструментарий сконструирован в умах виртуальной власти, он ни к черту не годится для выхода из кризиса. Что экономика подчинялась политике — тоже правда, как и то, что сейчас еще хуже, поскольку экономика наша по сей день служанка политики, но теперь не только российской. Чтобы она стала заложницей российской политики, за это надо еще побороться с заокеанским ЦК. Короче говоря, хотели как лучше…

Ни горбачевское ускорение, ни гайдаро-чубайсовские “реформы” не могли быть успешными. Ну ладно Гайдар, ничего, кроме номенклатурного быта, не видел, но ведь Горбачев вырос на земле, глотал пыль на комбайне, он-то должен был хотя бы задуматься над тем, почему в сельском хозяйстве не прижились так называемые хозрасчетные звенья?

Хозрасчетные подразделения в сельском хозяйстве были прелюдией к перестройке и к реформам. Если угодно — моментом истины. Людям выделяли землю, удобрения, технику, семена, горючее в кредит, платили аванс, а окончательный расчет — по итогам года. Все что остается после погашение кредита — твое. Потолка для заработка нет. О рэкетирах и слуха не было. Казалось бы, твори, выдумывай, обогащайся. Ан-нет! Распались звенья. Где-то начальство вело себя, как ему у нас и положено, подправляло окончательные доходы членов звеньев, где-то люди не сработались или погода подвела. Но не это были главные причины.

Однажды я с зари до зари ездил с председателем колхоза из Боровского района Харьковской области Анатолием Чепурным, с которым дружил, о котором писал в «Правде» — статья моя даже уберегла его от гнева харьковского начальства. У него была светлая голова, он выламывался из общих правил, то школу нестандартную построит, то клуб — не зря в последние годы своей короткой жизни возглавлял аграрный комитет в Верховной Раде Украины.

На вопрос о том, почему не прижились безнарядные звенья, он рассказал, что суммы окончательного расчета в конце года возмутили районное начальство. А они исчислялись порой в десятках тысяч рублей. Скостили. Потом члены звеньев заявили ему: «Не нужны нам, голова, никакие звенья. Если нам чего не хватит — ночи у нас темные, сам знаешь… Да и куда нам тратить большие деньги — на них ничего не купишь…»

Хозрасчетные подразделения в сельском хозяйстве распались потому, что у людей не было заинтересованности получать много, во всяком случае больше, чем необходимо. Они привыкли обходиться малым, их воспитывали в равенстве бедности. И проблема не в пресловутом патернализме, это лишь ее оттенок, а не главный колер.

Еще в косыгинские времена возникла проблема лишних денег в стране. Не напечатанных, а заработанных. На заработанные тяжким трудом деньги не могли свободно приобрести ни машины, ни дачи, ни одежду, кроме изделий типа «Большевички» и литых резиновых сапог фирмы «Красный треугольник». Ни поехать за рубеж, ни получить образование в лучших университетах мира…

Не найдя ответы на вопрос, почему так происходит, не надо было малевать чудовищную по невразумительности горбачевскую продовольственную программу, которую не то что выполнить, прочитать без приговора военного трибунала было невозможно. Не стоило впустую, без снесенного яйца, и кудахтать насчет ускорения, затевать гигантское костоломье.

Ну хотя бы чуть-чуть мудрости, хотя бы крупинка адекватности, атом здравого смысла — и многого удалось бы избежать.

Суть в том, что лишние деньги — понятие сугубо наше. Не в деньгах счастье — наше убеждение для западного человека, вся жизнь которого — гонка за деньгами, вещь абсолютно непостижимая. “От трудов праведных не нажить палат каменных” — этот наш извечный нравственный канон повторился в тысячах анекдотах о “новых русских”, в которых народ, что называется, оттянулся от души по поводу их жадности, жестокости, тупости и примитивности. Утверждать на фоне этих анекдотов, что в России складывается некий средний класс, можно лишь по причине полного отсутствия генов, ведающих юмором.

У догорбачевского селянина была твердая зарплата, приусадебный участок. Худо-бедно, но были детсады, маленькую, но платили пенсию. Кроме трудового дня у крестьянина была еще добычливая ночь — он воровал колхозное-совхозное, исправляя как бы недоработки в системе оплаты труда. И все это знали, ибо были повязаны круговой порукой и власть применяли только к особо зарвавшимся. Примерно так жил и гегемон. Нет, мы не забыли, что руководствовались не первомайскими призывами ЦК КПС, а неписанными правилами: не высовывайся, не выделяйся, инициатива наказуема и т. п. Что очень негативными характеристиками были как «идейный», так и «деловой». Это у нас в крови.

“Равенство в бедности” было своего рода стандартом образа жизни. Разбогатеть — означало противопоставить себя другим. Построить новый дом — выбивай у начальства наряды, унижайся, полжизни надо стоять в очереди за автомобилем. Поехать за границу — надо райкомовской комиссии понравиться! Образование для детей — бесплатное, лечение — почти бесплатное. Для исполнения лозунга насчет наиболее полного удовлетворения потребностей была найдена эффективная метода — искусственное ограничение потребностей. Свое отношение к ней советский народ выразил в анекдоте: на вопрос иностранца о том, почему нет черной икры в магазине, отвечали, что спроса нет, разве не видите, что ее никто у нас даже и не спрашивает?!

Помощники втолковали что-то Горбачеву о так называемом новом мышлении (термин более чем сомнительный: мышление или есть, или его нет), однако добраться до сути проблемы он сам оказался неспособным. Не мышление менять у народа, а реформы проводить так, чтобы они соответствовали его миропониманию, его здравому смыслу, его традициям и обычаям. То есть все наоборот! Ельцин с мальчишами-плохишами эту дурь стал внедрять еще быстрее — по мнению западных кукловодов наша страна разваливалась слишком медленно… Черномырдин не столько проводил, сколько умело динамил реформы, интуитивно сообразуясь со здравым смыслом — вернул гражданство регулированию экономики, и она вполне могла оклематься, если бы не весеннее обострение давней президентской политической педофилии в образе “киндер-премьера”…

Мы и не заметили, как в психологическом плане кризис перешел в новую, совершенно непотребную стадию. Еще недавно мы все ждали, словно чуда, света в конце туннеля. Сегодня никто не ждет конца нашего тупика — и это очень печально. Думается, что во многом подрастерялись и западные “цивилизаторы” России.

Пожалуй, ни один народ на планете не был так настойчиво и так жестоко обращаем в другую веру, как русский. Если очень грубо говорить, то нашего медведя всю жизнь стремились принарядить западноевропейским хомутом, а в последнее время — приладить к нему еще и ковбойское седло. И при этом, как Явлинский, ничтоже сумняшеся, токовали: мы-де хотим Россию сделать европейской страной. Причина такой яростной настойчивости — в сопротивлении народа, в его глубинном и органическом неприятии чуждого, не родного. Не так давно этот процесс был смазан: идеологическая борьба заслоняла собой явление более важное и фундаментальное — ментальный конфликт России и Запада и ментальную индифферентность России и Востока. Не осмыслив их, мы никогда не разберемся с тем, а кто же мы такие. Хотя бы от противного, если не получается иначе.

«Не получается» — не точно, получается, и еще как. К примеру, мне помнится статья С. Королева “Русская аскеза” под красноречивым подзаголовком “Поминальное слово “духу капитализма” (“НГ”,15.12.98.). “В российском менталитете, — читаем здесь, — готовность довольствоваться противостояла “накопительской” аскезе как инородному, и притом иноземному, иностранному началу. Нажива, скаредность — начала чуждые, “немецкие”. “Русская аскеза”, таким образом, противостоит как накопительской, “немецкой”, так и христианской религиозной аскезе. Это мироощущение не идеалистично.., оно прагматично и служит выражением определенного типа здравого смысла”. Автор, делая вывод о бесперспективности у нас как восточной, так и западной, рационалистической в веберианском смысле, аскез, приходит к такому обобщению: “История России последних восьми десятилетий — это борьба принудительной, навязываемой властью идеологической аскезы — и традиционалистской, народной аскезы, при некоторой экспансии аскезы западной, предпринимательской. Последняя вводится, насаждается усилиями власти — и усилиями той же власти дискредитируется”. Есть в статье и ответ на вопрос “так чего же он хочет”. С. Королев подчеркивает, что “он просто хочет жить”, и объясняет почему — “традиционалистский строй мышления и традиционалистский человек “по своей природе” не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег” и “ в этом заключается если не своеобразный гедонизм, то способ поддерживать внутреннее спокойствие, жить без лишних проблем и напрягов, таким образом получая удовольствие от жизни.” Как же дико звучат для “традиционалистского человека” призывы кормчих и их подпевал бороться то за победу коммунизма или капитализма!!!

Первопричина всего, что у нас творится — не власть служит интересам народа, а народ понуждают служить интересам или бредням власти. И снова же — «демократии нет и неизвестно»…» Масштаб личностей наших кормчих традиционно не соответствует ни масштабу страны, ни масштабу стоящих перед нею проблем. Если же, случается, соответствует, так они не с тем знаком, и явно без креста, без Бога в душе. А самые блескучие таланты у слуг дьяволовых…

Политика правительства напоминает анекдот советских времен. Жгучий брюнет на пляже продает квас по рублю за кружку. Покупатели ворчат: почему продаешь по рублю, если везде по шесть копеек? Брюнет с возмущением отвечает: «Потому как пляж!». Замените пляж на рынок — и о сути экономической политики российских правительств последних 15 лет трудно лучше сказать. Не лучше, но определеннее высказался самарский губернатор К. Титов. Он назвал тех, кто гробит отечественную промышленность, кто разорил крестьян невиданным урожаем, попросту врагами народа.

Неадекватность властей, общества, прежде всего несоответствие принимаемых мер на вызовы жизни, у нас стала уже всеобщей категорией. Такой же, вспомним философию, как пространство и время. Есть пространственно-временные фобии, но они — частности, исключения, и никак не дотягивают до категории синдрома. Неадекватность — синдром, причем достаточно комплексный. К тому же, на нашу беду, с богатейшим анамнезом, то есть историей развития болезни. В данном случае термин не медицинский, ибо синдром неадекватности представляет собой серьезнейшую политическую и социальную патологию.

Известно, что самые здоровые в психическом отношении — обитатели дурдома, если руководствоваться их самооценкой. А самые чокнутые — конечно же, врачи. Нечто подобное происходит у нас в масштабах всего общества. С тем, что мы общество больное, практически согласны все. И практически не лечимся. А если лечимся, то опять же, как от радикулита, своими подручными средствами: кроме известного национального способа № 1 сапожник — сапожным клеем, тракторист — соляркой, а надо обращаться к костоправу, мануальному терапевту по-нынешнему. Поэтому власть имущие и не усмотрели ничего странного в том, что принялись лечить страну путем ее развала! И эту методу мы можем обнаружить везде, стоит лишь немного приглядеться…

Также известно, что советской литературе и искусству надлежало руководствоваться методом социалистического реализма, то есть выдавать желаемое за действительное. Метод не творческий, а нормативный, он так и не прижился у настоящих художников. Возле метода кормилось немало околоинтеллигенции — что было, то было. Но самое поразительное: метод социалистического реализма был взят на вооружение политиками от радикальных реформ и радикальной демократии!

В соответствии с методом — у нас демократия, рынок. А в реальности — паханат, соответствующая и воровская экономика. По методу — Россия входит в восьмерку наиболее развитых стран мира, а фактически шестерка у семерки. В торжестве метода социалистического реализма заинтересована правящая верхушка России: попробуй она официально заявить, что у нее ни демократии, ни рынка — в мгновение ока отлучат от восьмерки, подвергнут вселенскому остракизму. А чем, если не методом соцреализма, отчитываться перед налогоплательщикам западным кукловодам, если они столько вложили в российскую демократию, в российский рынок, а в действительности там ими и не пахнет?! Оказывается, и тамошним властям выгодно выдавать желаемое за действительное.

Сталинской премии первой степени за огромный вклад в развитие метода социалистического реализма безусловно заслуживает политическое “искусство” Ельцина. Куда там “Фаусту” Гете — кремлевский «художник», от слова худо, утверждал, что никакого кризиса в России нет, накануне катастрофического обрушения рубля заявлял, что никакой девальвации не будет.

Конечно, чем больше начальник, тем значительнее степень его некомпетентности — это для нашей виртуальной власти давно закон. Но такой полной некомпетентности, которую демонстрировал Ельцин, не знавала и книга рекордов Гиннеса. Потому что наша страна — это лишь то, что давало этому «художнику» полную власть, а во имя ее можно развалить один Союз или создать новый. Какая разница!.. Синдром неадекватности? Да, с нашей точки зрения он самый, но Ельцин в своей системе считал себя абсолютно адекватным. Тут — хоть кол на голове теши. Синдром!

И ничего удивительного нет в том, что некто в кепке вдруг расконвергентился на всю катушку: работать по-капиталистически, а распределять по-социалистически… Сразу две халявы в одни руки!

2

В чем суть монетаристского подхода к экономике? Как ни странно, во-первых, в отрицании самой экономики, то есть в управлении хозяйством. То есть, упование на саморегулируемость, что в условиях России и привело к перехвату “руля” от государства мафиозными структурами. Возможно, что лет через 50-100 либеральный подход в России будет вновь востребован, но лишь тогда, когда производство станет стабильным, юридическая основа экономики будет строго упорядочена, базируясь на разумных законах и устоявшихся деловых традициях. Востребован в качестве своего рода десерта в дополнение к существенным основным блюдам.

Навязывание этого подхода в период слома нашей старой экономики было преступным деянием радикально невменяемых завлабов и их заокеанских вдохновителей и покровителей. Ничего, кроме разрухи, это не могло дать даже теоретически. Не будь выкручивания рук и мозгов со стороны МВФ, который является манипуляторным механизмом финансово-бюрократического комплекса США, не будь жлобского стремления Ельцина обзавестись любой ценой, в том числе в ущерб национальным интересам, в качестве дружбанов Жорку Буша и Билку Клинтона, сказать им хамское “ты”, дела в стране шли бы гораздо лучше.

Во-вторых, монетаризм по природе своей является идеологией лавочника, ростовщика, спекулянта, а не производителя продукции. Идеология щуки в пруду, где карась-производитель для нее корм. Гайдар глушанул динамитом карася, который после либеральной контузии потерял способность сам себя прокормить, весьма пренебрежительно отнесся к предписанию правителя повышать качество и количество. Производственные отношения, выражаясь канцеляритом, не пожелали сами по себе правильно складываться. Это не могло произойти не только в теории, но и в виртуальном бреду: Гайдар, возглавляя правительство, абсолютно не представлял, как управлять хозяйством. Поэтому и сбагрил заботу о производстве с шеи правительства.

В-третьих, монетаризм уповает на активизацию денег, финансовых процессов, не соглашаясь с тем, что деньги и финансовые процессы вторичны, а производство товаров и услуг первичны. То есть, это пример наглого отрицания эквивалентом своей реальной первоосновы. Вооруженные новым “истинным учением”, да еще в условиях беспредела, вызванного горбачевской “мудростью” насчет того, что разрешено все, что не запрещено законом (а законы, если они изредка появлялись, немедленно подвергались осмеянию) стаи щук стали кромсать друг друга, максимально криминализировали нашу запруду. Между тем, акулы — кукловоды и щуководы, все больше и больше продуцировали зубатых, называя это почему-то созданием мидла, то бишь средним классом. Из тоски, видимо, по классовому подходу…

Гражданская экономическая война шла не за карася, не за прибыток, а за кровные обывателя-лоха, но в основном за бюджетную халяву, импортную подачку. Вообще-то трудно, пожалуй, и невозможно было придумать что-либо эффективнее по части продолжения генетического оскопления нашего народа, чем этот Бабий Яр для самой социально активной и экономически деятельной части населения, вынужденной ради выживания заниматься самоистреблением: каждый год у нас не менее 30 тысяч убийств, только детских самоубийств – свыше 2 тысяч! И так уже пятнадцать лет.

Технология “создания среднего класса”: насильственная маргинализация, то есть вытеснение из естественной профессиональной и социальной среды в чужую среду и зону риска, депрофессионализация, затем окончательная пауперизация, по-русски — обнищание. Ну а тем, кто продолжает нахально трепыхаться — пуля. Видимо, мы неправильно поняли клич насчет мидла. Расстраиваться особенно не стоит: ведь не впервой, Ельцин вон какие истерики закатывал насчет привилегий, а оказалось, неправильно мы расслышали — орал-то он не против привилегий, а за них, родимых… Желаете из первых уст? Пожалуйста: “Сколько лет клеймил привилегии, и вдруг… Потом решил, что люди не глупее меня. Они еще раньше поняли, что бороться надо не с партийными привилегиями, а с бесконтрольной, всеохватной властью партии, с ее идеологией и политикой”. Это, “блещущий умом” и поразительный по саморазоблачению, отрывок из небезызвестных “Записок президента”. Так и в случае с мидлом: не о создании среднего класса шла речь, а о его уничтожении, вплоть до вероятного подроста в будущем.

В целом результаты “либерально-монетаристского” стояния вниз извилинами не плачевны, даже не трагичны, а катастрофичны: производство разрушено, власть фактически в руках бандюков. Россия, оставаясь абсурдистаном, превратилась де-факто в паханат. Перспектива окончательного превращения в Бандитостан связана с прекращением статуса России как политического и географического понятия. Иными словами, Россия может остаться лишь как понятие историческое. И в этом месте власть имущие должны непременно помнить о телеграфных столбах весны 1917 года, послеоктябрьском красном терроре: человеку, который потерял все, терять, естественно, нечего, и он готов на самые крайние меры. И помнить о том, что у нас медленно запрягают, но быстро ездят.

3

Россия постоянно находится у последней черты.

Затея международного коллектива авторов, как доморощенных, так и импортных, эпохального труда “Как обгадить Россию” реализована куда лучше, чем проекты “Решения съезда — в жизнь!” Не по-божески был уничтожен СССР, не по-божески и Россию казнят, и сама себя она казнит: не потому, что не было и нет праведников, а потому, что были и есть нечестивцы. Нечестивцы у нас любят обличье праведников — а где иначе? Стенать же при этом, что Бог кого любит, того и наказывает — запредельная стадия садомазохизма.

Россия всегда на грани. Бытия или небытия. Свидетельство тому — невиданное наплевательское и бездушное отношение властей к будущему страны. К детям. Такой безнравственности власть имущих в России еще никогда не было. Быть может, за исключением эпохи Ивана Грозного, который, компенсируя собственное ублюдство, со страху разбоярил самых родовитых. Шелупонь опричная, тогдашние братки царя, получив власть и богатство, все равно оказалась бездарно-импотентной и ввергла страну в Смуту.

История повторяется, причем, у нас — нередко буквально. Ленин — на броневик, Ельцин — на танк, Ленин — разогнал Учредительное собрание, Ельцин — танками расстрелял Верховный Совет. Случайно Ельцин писал письма в ЦК, чтобы снесли дом Ипатьева? Случайно потом его неотвратимо потянуло на похороны останков царской семьи? Случайно ли он родился по близости от места казни царской семьи через тринадцать лет? Случайно ли Ельцин повторил судьбу как бы многих властителей страны ХХ века — обладал “доверием” властной элиты, как Хрущев, “красноречием”, как Брежнев, “здоровьем” Черненко и “властью” Горбачева накануне его политической трупизации?

ХХ век для России по существу начался расстрелом царской семьи. Царя и семью казнили за куда меньшие прегрешения, тогда как Ельцин объективно принес России больше зла, чем семья Романовых за триста лет. Практически каждый Романов привнес что-то положительное на алтарь Отечества, а Ельцин — ничего. Словеса насчет укоренения демократии, реформ, свободы слова — это всего лишь пропагандистские слоганы-речовки, словоблудие от Лукавого. Поразительнейшая неблагодеятельность и какой урожай Зла, тлетворности, распада, разгармонизации жизни и ее умерщвления! Надо полагать, что нравственный уровень российского общества был куда более основательным в 1918 году, чем нынче.

Экономике России нужна новая идеология. Не смена курса, не приведение к классически чистому монетаризму или возвращение к экономике советского социализма, не поиски конвергентного компромисса между ними, а принципиально новая идеология. Подтверждение тому — невиданная разруха в стране, импотенция сонмища отечественных и “трофейных” экономистов, беспрерывно тусующихся на предмет того, что же с Россией делать. Дело дошло до того, что Давос, ну прямо-таки Ким Ир Сен, руководит на месте, в московском “Метрополе”! За десять лет — ни одной экономической программы, кроме “500 дней”, да и то анекдотичных??! Чудовищный непрофессионализм власть имущих — от кремлевского небожителя до последнего депутата-заединщика. Полнейшая безнадега на перспективу, если в российском политическом казино выиграет любая из нынешних политтусовок. ЛЮ-БА-Я — вот что тоскливо. И россияне давно это поняли, презирая всяческие выборы.

Состояние нынешнего российского общества неоднозначно: по России наносят руками боевиков удары извечные враги, как внешние так и внутренние, некоторые силы раскачивают корабль, кто-то мечтает заквасить какую-нибудь оранжевую бузу, половить рыбку в мутной воде – и хочется, и колется. Тщетны надежды, что на уличных фонарях висеть будут только “демократы” или только “коммунисты”. При таком развитии событий всем будет оказано пеньковое почтение, оседлать бунт никому не удастся. Пока сам, как степной пожар, не погаснет. Тут благоразумнее не допустить подобного развития событий, предотвратить его.

Но каким образом предотвратить?

Во-первых, весьма критически отнестись к традициям реформаторства в России. Начиная со времен Петра I, страну бесконечно реформировали. Одних реформаторов, как правило, неудачных и непоследовательных, сменяли другие, вторых — третьи… При слове “реформа” у нас народ всегда вздрагивал, готовился к худшему, закупал соль-спички. Если реформы заходили в тупик — бунт, дворцовый переворот, революция. Звание “реформатор” власть имущие всегда раскрашивали в положительные тона, бесконечно навязывая стране новые прожекты и не обзаведясь привычкой испрашивать согласия у подопытного народа. Поэтому народ к реформам относится как очередному баловству начальства, а поскольку народ и начальство у нас извечные антагонисты, то реформы, как правило, заканчиваются результатами, прямо противоположными задуманным.

Во-вторых, реформаторы наши способны лишь на заимствование западных моделей, забывая о том, “что русскому хорошо, то немцу смерть”. Поэтому Петербург стоит не на камнях, а на костях, они же были фундаментом социализма. Невдомек реформаторам, что у нашего человека иная житейская философия и психология, совсем иные приоритеты, чем у немецкого колбасника или американского бизнесмена. Там индивидуализм — нормальное явление, у нас же он оборачивается крушением морали, разладом человеческого общежития и сменой государственного строя, хотя в конце концов все возвращается на круги своя. У нас общинность, соборность, коллективизм в генах — этого не учитывать нельзя.

Беспредельно тупые и упертые “западники”, заражая народ чужебесием, то франкмасонством, то либерализмом, то коммунизмом, то опять либерализмом, в бессильной ярости, из-за невозможности переделать народ по своей колодке, решили объявить страну с более чем тысячелетней культурой вообще нецивилизованной.

В-третьих, реформы заведомо провальны, если не поддерживаются большинством общества. Основанием для их проведения должны быть не западные теории, не модные увлечения младших научных сотрудников, а суровая необходимость в российской жизни. Люди имеют право знать, во имя чего им надлежит чем-то поступиться, чем-то рисковать и что в конце концов они получат. Поэтому нужен “Закон о реформах в Российской Федерации”, толкующий реформы отнюдь не как заведомое благо, а как суровую необходимость со временем улучшать устаревающие, неэффективные стороны жизни.

В-четвертых, как бы ни страдал и не мучился наш человек в нищете, он всегда готов заявить: не в богатстве счастье. Поэтому постулат о священности частной собственности, особенно наворованной, нажитой нечестным способом или полученной методом “прихватизации”, воспринимается огромным большинством нашего ваучеризованного народа не иначе, как издевательство. Тем более, что общенародная собственность ожидаемых эффективных собственников не получила, напротив…

В чем же выход? Не в деприватизации, а в уточнении идеологии отношений собственности. Приоритет частной собственности должен быть заменен на приоритет эффективной собственности. Общество заинтересовано только в одном виде собственности — в самой эффективной, которая наилучшим образом удовлетворяет потребности в нужных товарах или услугах, обладает наивысшей налогоплатежностью. А кому собственность принадлежит — не столь важно.

Но чрезвычайно важно: как крупная собственность оказалась в руках нескольких процентов населения? Инициатива президента В. Путина о сокращении сроков давности по приватизационным делам с десяти до трех лет невольно заставляет вспомнить одно пернатое, норовящее запрятать голову в песок. После принятия такого закона наши люди станут считать вороватых прихватизаторов честными собственниками? Право же, наивно надеяться, что занозу, которую вогнал в народную душу Чубайс со своей неправедной приватизацией, можно облагородить каким-нибудь законом. Да она и через пятьдесят, сто лет будет саднить!

Выход может быть в оздоровлении отношений собственности, то есть в ее санации. Не украл, не смошенничал, а заработал талантом, знаниями, трудом – распоряжайся ею и дальше, живи спокойно и достойно. А нет – верни бывшему владельцу добровольно, во избежание сурового наказания. На явку с повинной не согласен – отправляйся в помощники Макару, который далече телят пасет. Такая санация не приведет к гражданской войне, но вернет народу веру в социальную справедливость на Руси, которая, наконец, обретет гражданский и социальный мир.

Общество своими законами должно обеспечить процесс наиболее успешного “поиска собственностью самого эффективного хозяина” — частного, коллективного, акционерного, государственного, зарубежного или еще какого-то… Не в форме собственности суть, а в общественной отдаче от нее. Если будет создана нормальная конкурентная среда, если перегородки между формами собственности не будут напоминать железный занавес, а будут прозрачными, то выход из кризиса производителя будут стимулироваться самими правилами игры. То есть на практике произойдет переход от активных денег к активной собственности, то есть все станет на свои естественные места — производство товаров и услуг первично, а их эквивалент — деньги — вторичен.

В этом месте можно было бы провозглашать лозунг “Вперед, к победе капитализма!”, если бы не одно прискорбное обстоятельство — технологическое отставание нашего производственного комплекса, его ужасающая неконкурентоспособность на мировом рынке. То есть, нет никакого смысла запускать не то, что в три смены, а и на полчаса станки ДиП-200. ( ДиП расшифровывается как догоним и перегоним!). Потому что это нерентабельно. Но рынок сбыта, внутренний и СНГовский, для не очень качественных товаров есть. Придется проявить смирение — это рабочие места, кусок хлеба.

Но каким образом можно самым интенсивным образом дать толчок развитию наукоемкому, конкурентоспособному на мировом рынке сектору отечественного производства? Прежде всего выделить его в отдельный сектор законодательно, организационно и финансово. Пока власти решились на создание научно-внедренческих центров и предоставить им права свободных зон. Если, конечно, бюрократия их не задушит.

2000 г.