Зуботычев давал аудиенцию

И Зуботычев «давал аудиенцию при запертых дверях» Лишь чабанам засаленным И крупным лесопилыцикам. Он наложил косвенный налог в свою пользу на мужиков Безотрадного уезда, в соглашении с кабатчиком Дурмано вам откупил все кабаки и Пьянство поголовное… Росло и разливалося Рекой по деревням. Но Зуботычев просчитался. Он содрал с мужиков все и ничего не оставил другим ворам-хозяевам: Деревни недоимками, Как лужи, зацвели. Как ни драли мужиков, взять уже было нечего. Тогда стали «последний скарб крестьянина кабатчику сбывать». Забунтовали мужики! Зуботычева, наложившего руку на государственную долю народного добра, сменили. Чиновник Рубков тоже приобщился к «волшебному кладу» — к «народному представительству». На деньги «мирской казны», собранные на нужды сельских обществ, Рубков не только пировал, но и выстроил лесопильные и сыроваренные заводы в тайном сговоре с кабатчиком Бурсаковым. Когда обнаружилось, что народные копейки израсходованы, а построенные на них заводы официально числятся за Бурсаковым, то Рубков был отстранен от «представительства», но народ остался нищим, ограбленным. Особое место в поэме занимает чиновник Максим Лизоблюдов. Прототипом этого образа послужил известный тогда публицист Е. Д. Максимов (псевдоним — М. Слобожанин), усердно восхвалявший в «Терских ведомостях» репрессивные меры терской администрации против горцев. Любопытно при этом, что у Максимова и логика полицейская. Максимов требовал применять «репрессивные меры» против -горцев с расчетом пресечь преступность.