Часть 6

— Очередь занята, я, пожалуй, пойду, — сказал Виктор Иванович.

   Когда он ушел, Лариса Никитична посмотрела в зеркало, ужаснулась: страшна она, страшна. Сказалось всё: и полет на этой этажерке, и то, что у нее дома не было времени привести себя в порядок, и неоновое освещение, которое она ненавидела за то, что придает лицам синюшность, убивает что-то привычное в облике людей, может быть, как раз живое. И она торопливо, словно боясь не успеть, стала  пудрить лицо, старясь скрыть синеву под глазами, и красить почему-то вздрагивающие губы.

   Виктор Иванович взял билеты и вернулся, купив несколько шоколадных

   — Очередь занята, я, пожалуй, пойду, — сказал Виктор Иванович.

   Когда он ушел, Лариса Никитична посмотрела в зеркало, ужаснулась: страшна она, страшна. Сказалось всё: и полет на этой этажерке, и то, что у нее дома не было времени привести себя в порядок, и неоновое освещение, которое она ненавидела за то, что придает лицам синюшность, убивает что-то привычное в облике людей, может быть, как раз живое. И она торопливо, словно боясь не успеть, стала  пудрить лицо, старясь скрыть синеву под глазами, и красить почему-то вздрагивающие губы.

   Виктор Иванович взял билеты и вернулся, купив несколько шоколадных зайцев. Она встретила его приветливой улыбкой, и он мог заметить, если бы только захотел, что она успокоилась, выглядит теперь несравненно лучше. Она нравилась мужчинам, это было приятно, как и приятно чувствовать власть над ними; настроилась относиться к Виктору Ивановичу снисходительно, иронически-шутливо, потому что он, слегка опьянев от знакомства с молодой женщиной, не нашел ничего лучшего, как притащить кучу шоколадных зайцев. Видимо, он был одним из тех вечных командированных, оторванных от семьи, избалованных вынужденной холостяцкой жизнью, которые в глазах таких же временно бездомных женщин стараются показаться солидными, удачливыми, щедрыми, слегка таинственными – одним словом, настоящими мужчинами, каждый на своей манер. В повседневной жизни, на работе и дома, все они были наверняка обыкновенными работниками и мужьями.

   Однако Лариса Никитична ошиблась. Виктор Иванович стал рассказывать о своей дочурке, которой и купил зайцы, потому что в Москве магазины  будут закрыты.

   — Недавно мой приятель привез ей из Индии маленькую обезьянку, вот такую, — показал, Виктор Иванович и продолжал, улыбаясь. – Что они делали, если бы вы видели! Светлана несколько дней не ходила в сад, а обезьянка… Свалила телефон, разбила часы, занавески оборвала, а потом ей понравилось раскачиваться на люстре. Пришлось отдать в уголок Дурова. Теперь Светлана ходит туда с бабушкой или со мной, когда у меня есть время. И, знаете, обезьянка эта, ее зовут Чики, ждет Светлану…

   «Вот бы такую обезьянку Михаилу Викентьевичу», — подумала Лариса Никитична, представила на миг шум, визг, звон стекла, раскачивающуюся Чики на люстре, и это показалось ей настолько смешным, что она рассмеялась до слез, широко раскрывала глаза, боясь, как бы не поплыла тушь с ресниц.

   — Извините, Виктор Иванович, я сегодня совершенно ненормальная…

   Потом они вышли из душного, шумного зала ожидания. Вечер был теплый, но сильнее веяло прохладой – где-то вблизи была все-таки вода. Бесшумно садились и, натужно ревя и свистя двигателями, взлетали самолеты, мигали яркими красными огнями. Лариса Никитична и Виктор Иванович прохаживались по скверику, пили воду из автомата, любовались огромной клумбой на площади и говорили о всевозможным вещах, о чем могут говорить двое случайно встретившихся и знающих, что через час или два расстанутся и, возможно, больше никогда не встретятся. Оказалось, они были в одно и то же время студентами – Виктор Иванович даже бывал на их факультетских капустниках.