Часть 4

Кофе рассыпался, и это окончательно вывело его из себя. Дефицитные баночки поставляли Аделаиде Марковне знакомые, а уж она одаривала ими сына. Михаил Викентьевич задрожал от гнева – он дорожил подарками матери, и Ларисе Никитичне показалось, что у него вздыбились на руках рыжеватые колечки волос.

   «Господи, какой он эгоист, какое самовлюбленное ничтожество!» – ужаснулась она и решила на следующий же день пойти к врачу. К счастью, она ошиблась, просто сказалось волнение, связанное с защитой, но пропасть между ней и мужем стала еще глубже и шире.

   Каждый из них словно поселился на своем острове, причем уже

   Кофе рассыпался, и это окончательно вывело его из себя. Дефицитные баночки поставляли Аделаиде Марковне знакомые, а уж она одаривала ими сына. Михаил Викентьевич задрожал от гнева – он дорожил подарками матери, и Ларисе Никитичне показалось, что у него вздыбились на руках рыжеватые колечки волос.

   «Господи, какой он эгоист, какое самовлюбленное ничтожество!» – ужаснулась она и решила на следующий же день пойти к врачу. К счастью, она ошиблась, просто сказалось волнение, связанное с защитой, но пропасть между ней и мужем стала еще глубже и шире.

   Каждый из них словно поселился на своем острове, причем уже давно, а теперь эти острова и вовсе разъехались. И странно – они относились друг к другу почти хорошо и чуть ли не доброжелательно. Однако Лариса Никитична дома внутренне сжималась, уходила в себя, как улитка в свою ракушку, и с новой силой занялась научной работой. Одну за другой она написала несколько статей о литературе начала двадцатого века, их приняли в редакциях и некоторые уже напечатали. Зная, как действует на Михаила Викентьевича ее успехи, она работала над ними со злорадным упоением, каждой строкой, каждой мыслью стремясь доказать, что он ничтожество и бездарность.

   — Вот видишь, у тебя время не проходит даром. А на твою публикацию о Зенкевиче и Нарбут мне придется ссылаться в моей диссертации об акмеизме, — сказал он однажды, выделив ударением слова «мне» и «моей», и Лариса Никитична расшифровала  фразу так: что же ты, благоверная, вместо того чтобы помочь, дорогу переходишь…

   — Мы люди науки, — ответила она его словами.

   Статьи, собственно, ни для науки, ни для поэзии не представляли никакой ценности и не могли  представлять – они писались с заведомо иной целью. Михаил Викентьевич наверняка догадался об истинной причине всплеска ее научной активности, понял, что это вызов, и не принял его. «А если бы принял, проиграл бы, — думала она, сидя в кресле с закрытыми глазами. — Он сумел перенести все в другую плоскость, нашел верный способ не проиграть и оказался почти во всем прав. Поразительная способность в любой ситуации находить для себя мертвое пространство, в котором легко остаться неуязвимым. А вот ударить из мертвого пространства можно совершенно безнаказанно».

   А нужно ли было вообще подчеркивать свое превосходство? Нет, изменений к лучшему она не ждала, даже радовалась теперь, что детей у них не было. Михаил Викентьевич воспитал бы сына в своем духе, и у него со временем, как у Аделаиды Марковны, проступили бы на коже рыжие пятна, которые стали для Ларисы Никитичны символом людей с дьявольски изобретательным умом, холодным сердцем и мертвой хваткой. Ей казалось, что за дочь она сумела бы постоять, а что с сыном так будет, не сомневалась. В Михаиле Викентьевиче победила Аделаида Марковна, он нисколько не похож на Викентия Викентьевича, добрейшего человека с умными детскими глазами.

   Самолет резко накренился и, описав дугу, быстро пошел на посадку. Чемодан Ларисы Никитичны, стоявший в проходе, поехал вперед, к летчикам, но сосед сумел схватить его за ручку.