Метареализм. Почему?

На международной книжной ярмарке в Пекине в сентябре 2006 года московское издательство «Голос-Пресс» распространяло следующий пресс-релиз

В 2006 году в нашем издательстве вышла дилогия Александра Ольшанского «RRR». С грифом «Только для Homo Sapiens!». Настолько своеобразна и необычна, что мы испытали трудности в общении с книготорговцами, когда пытались рассказать о книге. В ней реализм, подчас угадываемый документализм, сочетается с мистикой и фантастикой, психологизм — с юмором и сатирой. Всё это основано на оригинальной авторской философии и эстетике, изложенных в послесловии к дилогии. Ко всему прочему, дилогия — своего рода полемическая альтернатива «Мастеру и Маргарите» М. Булгакова.

На международной книжной ярмарке в Пекине в сентябре 2006 года московское издательство «Голос-Пресс» распространяло следующий пресс-релиз

В 2006 году в нашем издательстве вышла дилогия Александра Ольшанского «RRR». С грифом «Только для Homo Sapiens!». Настолько своеобразна и необычна, что мы испытали трудности в общении с книготорговцами, когда пытались рассказать о книге. В ней реализм, подчас угадываемый документализм, сочетается с мистикой и фантастикой, психологизм — с юмором и сатирой. Всё это основано на оригинальной авторской философии и эстетике, изложенных в послесловии к дилогии. Ко всему прочему, дилогия — своего рода полемическая альтернатива «Мастеру и Маргарите» М. Булгакова.

Когда в издательстве задали автору вопрос о том, куда можно отнести его дилогию, Ольшанский ответил: «К метареализму». Он не входит в известную группу «17», разве что по формуле «17+1»…

Представляем участникам ярмарки авторское объяснение метареализма.

Мало реализмов? Всевозможных измов, маловразумительных, вымученных, призванных заменить талант эпатажем малообразованной публики? Или это всего лишь рекламный прием, претензия на некую новизну?

Всё сложнее. Здесь важно учитывать некоторые обстоятельства. Прежде всего — трагедию России в ХХ веке, когда она ходила у человечества (и продолжает ходить!) в подопытных странах, и на ней испытывались бесовские измы, насильно привитые русскому народу. Трагедия нашла отражение в художественном опыте русских писателей и деятелей искусства, к сожалению, до сих пор непонятом, как того заслуживает, а потому и недооцененном.

В XIX веке, чтобы мнить себя европейски образованными, русским писателям приходилось пропагандировать в своей стране новейшие социальные и философские идеи, как правило, бредовые, западного бомонда. В ХХ веке, когда в России стали реализовываться эти идеи, мир содрогнулся от их бесчеловечия, и Запад стал приветствовать только писателей из числа противников этих идей.

К прискорбию, Запад, который никак не расстанется с шаблонным отношением к России, заинтересовался лишь детьми Арбата. Жизнь сынов и дочерей России ему была, и остаётся такой, совершенно неинтересной, ибо не соответствует умозрительному шаблону. И огромная советская литература, в которой средний писатель мог бы составить честь и славу многим европейским странам, также осталась неинтересной западному бомонду. А между тем литература в СССР была единственным местом, в котором сходились все политические, философские и эстетические поиски и прозрения. Отсюда и ее содержательность, глубина и высокий художественный уровень — ведь писателям в условиях тоталитаризма приходилось быть виртуозами, чтобы донести свою мысль до читателя. Поэтому в России, тут Евг. Евтушенко прав, поэт — больше чем поэт. Но правы ли нынешние российские правители, оставившие поэзию один на один в схватке с Мамоном, поставившие художественную литературу, основу светской духовности, в сущности, вне традиции и вне закона?

Сегодня чрезвычайно важно осмыслить уроки самого кровавого в истории человечества ХХ столетия. Осмысление невозможно без применения исследовательского инструментария, освоенного цивилизацией к XXI веку в интеллектуальной, технологической и художнической сферах.

На автора этих строк кардинальным образом повлияла еще в семидесятые годы теория информации. Как пространство и время информация является всеобщей категорией. Информация — это, по гениальному определению К. Шеннона, то, что устраняет неопределенность. В искусстве, в художественной литературе она составляет суть художественных образов. А они не должны быть банальны, ибо, что не информация, а она должна быть нова, то шум. И сразу становится понятным, на каком основании вторичные, неоригинальные «произведения» не могут относиться к искусству, к художественной литературе. Следовательно, художник, прежде всего, должен быть исследователем. При этом художника-исследователя не может заменить ученый-исследователь: их инструментарии и подходы различны, даже определяются соответствующими полушариями мозга: у одного образы и порождаемые ими эмоции, а у второго — понятия, точность, соизмеримость… Художественный образ неизмерим, ему мало трехмерного пространства, а научный результат может быть даже не линейным, выраженным всего лишь цифрой. Но тут физики и лирики равнозначны и равноправны.

Исследователь не в ответе за результаты своего исследования — это аксиома. Но художник в советские времена был в ответе за содержание своих произведений. Социалистический реализм предписывал выдавать желаемое властями за действительное. Со своими взглядами, как тогда говорили, я не высовывался, но руководствовался ими при написании прозаических произведений. Мне показались они плодотворными, и тогда я решился на роман-исследование нового человека, который конструировали большевики. Оказалось, что это не человек вовсе, а нечто около. И обернулось расплодом новых русских — героев множества анекдотов, в которых высмеивается их тупость и жадность. И новым развалом страны…

В процессе работы над дилогией, когда в моей душе властвовали попеременно то Бог, то Сатана, я пришел к убеждению, что не закон отрицания отрицания, ведущий неизменно к разрушению и уничтожению, или пресловутое единство противоположностей ведет к Созиданию и Гармонии, а асимметрия как отправное условие развития.

Допускаю, что в итоге мне посчастливилось наткнуться на золотую жилу, на нерв современного искусства, художественной литературы. До сих пор бытуют реализм и модернизм, библиотеки и магазины тщательно укладывают произведения в прокрустовы ложа — научно-фантастическая литература отдельно от детективной, историческую — от современной… В том и суть, что метареализм, основываясь на многогранной и комплексной природе художественного образа и учитывая достижения художественной практики, переосмысливая традиции и ломая умозрительные изгороди, во имя постижения и наиболее полного выражения сути явления или характера свободно использует любые средства любых направлений в искусстве. Греческое meta, означающее после, за, через, в данном случае не ведет к постреализму, поскольку метареализм — это тот же реализм, но современный. В этом смысле дилогия «RRR» — надеюсь, метареализм на практике.

В нашем вечно обновляющемся мире было бы странным обнаружить застывшие на все времена художественные системы, методы, направления… Первым метареалистом был тот, кто решил Библию украсить рисунком, то есть своим видением. Литература, театр и технические возможности породили киноискусство, тоже ведь методом выхода за пределы общепринятого и общепризнанного. Сегодня издательства уже не довольствуются полиграфическим исполнением произведений, осваивают Интернет, предлагают их аудио- и видеоверсии…

Думается, самое важное во всём этом: не осатанеть в погоне за коммерческой выгодой и не исчезнуть в «Черном квадрате», являющимся символом антиискусства, помнить, что подлинное искусство имеет божественную природу, а антиискусство — сатанинскую.

Александр Ольшанский

Москва, август 2006 года

Примечание автора

Образованным читателям может показаться, что я ломлюсь в открытую дверь — еще несколько десятилетий назад термин «метареализм» введен в обиход М.Эпштейном, что это сокращенное от «метафизический реализм» или от «метаметафорический реализм». В метафизике я не силен, у меня на этот счет вообще никакого мнения не имеется, а по поводу метаметафоризма я бы осмелился предложить использовать, даже если кто-то это сделал до меня, термин «мегаметафоризм». Подвигает меня к этому несколько странное обстоятельство: уже после опубликования дилогии «RRR», в романе «Евангелие от Ивана», я с немалым удивлением понял, что в нем одна метафора перетекают в другую, эта — в третью и т.д. Об этом я не думал и не задумывал так, когда писал роман. Назвал это я для себя каскадом метафор, поскольку знал, что в соседнем литературном цехе применяется, хотя и крайне редко, каскад рифм («Янка Купала с пьянки упала» — неприличный по ерническому содержанию, но гениальный по форме каскад).

Свое понимание термина «метареализма» я никому не навязываю, никого не поправляю и никого не призываю в ряды своих сторонников. Это попросту какая-то разновидность исследовательского, особо подчеркиваю это, «нового реализма», основанного, с одной стороны, на осознании информационной природы искусства, в том числе и художественной литературы, а с другой — на необходимости использовать весь арсенал выразительных средств, накопленных во всей художественной литературе, и слома формальных, нормативных, умозрительных подходов к литературе и литературному творчеству. Ал.Ол.