Сто сорок восьмая часть

Старухи считают его святым, поскольку он, получается, воскрес… Вы же видите, что во дворе творится… Вы уж извините нас, но мы и сами не знаем, что предпринять…

   « Степка и дает!» — покачал головой Аэроплан Леонидович, и его удивил не столько невероятный, библейский факт воскрешения, сколько, чего греха таить, осознание того, что старухи чествовали вовсе не его, стало быть, человечество по отношению к нему по-прежнему заблуждается. Степка-рулило, алкашня беспробудная — святой великомученик, чудо и благословенное явление, это надо же!

   Повозмущался рядовой генералиссимус такой непросвещенностью масс, расхаживая из угла в угол, пока его не осенила блестящая

Старухи считают его святым, поскольку он, получается, воскрес… Вы же видите, что во дворе творится… Вы уж извините нас, но мы и сами не знаем, что предпринять…

   « Степка и дает!» — покачал головой Аэроплан Леонидович, и его удивил не столько невероятный, библейский факт воскрешения, сколько, чего греха таить, осознание того, что старухи чествовали вовсе не его, стало быть, человечество по отношению к нему по-прежнему заблуждается. Степка-рулило, алкашня беспробудная — святой великомученик, чудо и благословенное явление, это надо же!

   Повозмущался рядовой генералиссимус такой непросвещенностью масс, расхаживая из угла в угол, пока его не осенила блестящая идея: назвать ножевилки Степановым именем. Не какие-то непонятные аббревиатуры должны украшать гениальную утварь, а нечто простое, само собой понятное, ходовое — к примеру, ножевилка великомученика Степана. Вначале полным титлом будут называть, а потом станут обходиться какими-нибудь степашками. Кому какое дело до того, что Степка в последние десятилетия мучился главным образом с глухими алюминиевыми пробками без язычка, так называемыми бескозырками. А в столовых со шницелями разве великомученик не маялся? Именно он, великомученик, изготовил первые в мире шесть ножевилок собственными руками. Сегодня их миллион выброси на рынок — старухи оторвут с руками. И кооператив надо назвать его именем…

   Разгул творческого воображения перебил длинный и требовательный звонок в прихожей. В глазок было видно, что перед дверью стоял Гриша Ямщиков — коллега по отделу-99. Какими судьбами? Почему без предварительной договоренности? Не старухи подговорили?

   — Открывай, свои! — торопил Гриша, и Аэроплан Леонидович стал неуверенно расслаблять запоры.

   — Чем обязан, вот не ожидал…

   — Сейчас узнаешь… Не тоскуешь по своему месту за шкафом в девяносто девятом? Борешься за социальную справедливость?

   — Борюсь, Гриша.

   — Не бережешь ты себя, не жалеешь, Леонидыч, — с укоризной сказал Гриша. — Теперь, ко всему прочему ты еще и член кооператива святого великомученика Степана?

   — Да, но… Позволь, откуда ты узнал, я только-только об этом подумал. Ни одной живой душе не говорил…

   — Секрет фирмы, — скромно объяснил гость. — Фирма обеспечивает интеллектуальный сервис. Просьба не путать с Интелледженс сикрет сервис, хотя и там уже наши люди есть. Кто был Гриша всего несколько недель назад? Просил несчастную трешку поносить до зарплаты, продавал практически «дарэ», как выражался  недоумок Витя, собрания  сочинения Мао Цзедуна и Брежнева. А теперь взгляни — я весь в импорт упакован, пью только марочные коньяки, обедаю и ужинаю только в ресторанах творческих союзов. И при этом ты полагаешь, что мой образ жизни не имеет к тебе никакого отношения? Ошибаетесь, маэстро!

   Внизу, во дворе раздались крики, шум. Аэроплан Леонидович вместе с Гришей вышел на балкон. Во дворе было черным-черно от старух, все они с воплями, коленопреклоненно приветствовали Степку Лапшина, который шел, перекинув пиджак через плечо, по старой своей дороге, то есть по прямой, соединяющей родную монопольку с родным подъездом. Но его стали хватать за руки и за ноги, и тогда он, почуяв неладное,  вырвался и, сколько было сил, помчался в сторону монопольки, показывая спину с девизом на футболке: «Хочешь жить — умей вертеться!» За ним тучей хлынули старухи. Внизу беспрерывно хлопала дверь — из подъезда черным пунктиром вытекали возалкавшие чуда ветеранки.

   — Начальника жэка гоняют, да? — спросил Гриша.

   — Нет, великомученика Степана встречают.

   — Так вон оно что — Степан еще на этом свете кантуется? А я думал: уже помре. Заходи, заходи в комнату, а то ты можешь подумать, что я не официальное лицо. Так вот, маэстро, имею честь сообщить вам, что вы находитесь под защитой нашего сервиса. Мы не грабители, мы не государство, которое берет с прихода, называя все доходом. Нет, мы честно отстегиваем  десять процентов от суммы чистой прибыли. Кстати, я такой грамотный стал потому, что на прошлой неделе защитил кандидатскую. Через месяц докторскую обещали, а еще через три — профессора и академика дадут. Можешь поздравить, у нас без степеней в правление не выбирают. Уровень, сам понимаешь… 

   — Так ты рэкетир, вымогатель?

   — Упаси Бог! Мы боремся с вымогателями. Если ты будешь упорствовать, то обязательно познакомишься с ними. Они, допустим, разглаживая складки у тебя на животе утюгом, поинтересуются суммой, которую тебе презентовал Декрет Висусальевич.

   Гриша вышел в прихожую, вернулся с дипломатом. За две-три секунды подобрал код, открыл и извлек несколько пачек новеньких сторублевок, выставил на самопишущий стол (подумать только, какая наглость!) несколько бутылок коньяку. Одной бутылке тут же свернул пробку, сделал несколько глотков через горлышко.

   — Приличный коньячок пьет Декрет Висусальевич, одобряю. А это, — он похлопал по пачкам, — нет. Надо изъять, хранение сопряжено с опасностями и непредвиденными, ох, как непредвиденными, осложнениями. Так что я, пожалуй, поддамся твоим уговорам и возьму их в счет будущих страховых взносов.