Сто семнадцатая часть

Не говоря уж о карбонаде и буженине, которые молодые шарашенцы в первом случае путают с карбамидом или карбидом, а в другом — принимают это слово за обидное прозвище жителей с берегов Буга…

   А вот автор анонимки уважил… Сразу видно, что не пэр по пропаганде писал. Но кто? Неужели Ширепшенкин?.. Декрет Висусальевич кинул косяка в сторону орггения уезда, вспомнил лжепокушения на Гитлера и Сталина, как после них утвердились Гиммлер и Берия, и у него вдоль позвоночника, по желобку, разлилась холодная струйка, словно кто-то открыл краник со студеной водой. «Если он и на это мастер, отдам в губернию», —

Не говоря уж о карбонаде и буженине, которые молодые шарашенцы в первом случае путают с карбамидом или карбидом, а в другом — принимают это слово за обидное прозвище жителей с берегов Буга…

   А вот автор анонимки уважил… Сразу видно, что не пэр по пропаганде писал. Но кто? Неужели Ширепшенкин?.. Декрет Висусальевич кинул косяка в сторону орггения уезда, вспомнил лжепокушения на Гитлера и Сталина, как после них утвердились Гиммлер и Берия, и у него вдоль позвоночника, по желобку, разлилась холодная струйка, словно кто-то открыл краник со студеной водой. «Если он и на это мастер, отдам в губернию», — сочинился проект решения сам собой, и в желобке потеплело, ибо самое верное средство от всех проблем — кадрово-организационное. Если бы точно знать, что автор анонимки не Ширепшенкин, обнял бы его, да что там обнял бы, расцеловал бы по-кремлевски со всемирно-историческим значением!

   Когда с вопросом по празднику было покончено, и все приготовились к перерыву на обед, то поднялся Декрет Висусальевич и высоко, как знамя победы в соцсоревновании, взметнул анонимку:

   — Здесь мне товарищи показали одно почтовое отправление, обнаруженное нынче в день открытого письма, который проводится с целью расширения гласности и демократии, курсом ускорения на перестройку, — тут он малость зарапортовался, крякнул, но продолжал в отеческом духе. — Должен вам сказать, что факт написания такого письма в губернию — это наше достижение, свидетельствующее о том, что наши люди критически относятся к нашим недостаткам, болеют всей душой за дело. О чем пишет автор? Он критикует нашего зодчего за намерение перестроить Шарашенск в виде пяти континентов, с морем и так далее. Автор справедливо задает вопрос: а за счет какого бюджета претворяться в жизнь будут эти фантазии? И научного заключения по этому проекту нет. Так что мы здесь попросим сказать свое авторитетное слово нашего дорого гостя и друга, академика московской науки, товарища Около-Бричко Аэроплана Леонидовича, — тут выступающий с подчеркнутым почтением склонил выю перед ним, и от трогательной торжественности момента «Люся», с первого взгляда влюблявшаяся во всякое приезжее начальство, едва не брякнулась в обморок, но все же ойкнула.

   — В письме без подписи автор информирует губернию, что столы в нашем зале раньше стояли в виде буквы «П», а теперь они якобы стоят у нас везде только в виде буквы «Г». И здесь автор делает ошибку: приглядитесь, товарищи женщины, к тому, как они поставлены, — Декрет Висусальевич плавным движением руки осенил бледно-желтую поверхность столов и пунцовую припухлость кресел, затем тряхнул кистью, посылая как бы благословение труженицам наробраза, занимавшим ряды стульев, предназначенных для публики. — Как видите, они расставлены в виде буквы «П», а что она означает, объяснять не стану. «И так ясно, что наплюрализм на перестройку», — эти слова Декрет Висусальевич, чтоб ему не быть больше уездным начальником, не говорил. Они сами сказались, прозвучали его голосом, словно до этого лежали где-то в морозилке, а потом, оттаяв, повели  себя, как музыка у барона Мюнхгаузена. — Скажу только, — продолжил начальник не так уверенно, — что она своими концами упирается в ваши ряды, являющиеся вне всякого сомнения основанием перестройки, ее базисом, а весь наш зал заседаний, если смотреть на него сверху, хотя бы с губернии, образует «Д», что означает демократию, то есть власть народа. Сейчас у нас все вопросы, тем более важные, обсуждаются и решаются при непосредственном присутствии и с активным участием самых широких масс, представителей всех слоев, особенно молодежи. Сегодня у нас замечательно выступила «Люся», доложила нам, что думает молодежь и наша, и всего мира. Разве это не красноречиво говорит о расширении, углублении и ускорении демократии? Думается, что красноречиво и весьма, весьма. Да!

   — Даешь подлинную демократию! — взвизгнула на все всемирно-историческое совещание «Люся», и Декрет Висусальевич удивленно взглянул на нее — та была ни жива, ни мертва, кричать, а тем более так визжать она и не собиралась, а поди ж ты, ее голосом лозунг и самопровозгласился.

   — Так что мы, — продолжал начальник, не спуская глаз с «Люси», — говорим неизвестному нашему автору: спасибо, товарищ, ты под своим народным взором держишь нашу работу, критикуешь нас, и мы заверяем тебя, что твое письмо будет отправлено немедленно в губернию. Нам надо дело критики наших недостатков развивать вширь и вглубь, вширь и вглубь… Особое значение придаем мы твоей критике перестройки Шарашенска. Спасибо, товарищ! Только так!

   — Пожалуйста, — сорвалось с языка рядового генералиссимуса пера или не сорвалось, когда начальник уезда пылко благодарил за критику, даже Аэроплан Леонидович не мог сказать точно.

Стадия серых карликов, часть 14

Глава сорок третья

   Приходилось ли читателю листать роман, чтоб в нем не уделялось должное внимание любви? Совсем зря, что ли, слово роман в известном смысле любовь? Любовь и секс вещи, хотя и очень близкие, но все-таки разные, и поэтому есть романы и сексраны, как определил новый жанр изящной словесности гражданин Около-Бричко.