Шестьдесят пятая часть

Пока нет. А для окружающих — о, уже да. В том числе и для Москвы.

   — А как эта штука по-вашему называется?

   Билл Тетервудс замялся, увильнул в сторону от прямого ответа, задав почему-то вопрос о том, как у него дела с мочеиспусканием. Однако Даниэль Гринспен не из тех парней, от которых можно запросто отделаться.

   — Билл, с мочой у меня полный порядок. Ты скажи прямо: как эта моя штука у вас, медиков, называется?

   — Параноидальный синдромчик. Небольшой, не совсем взрослый, не совсем оформившийся, но уже синдром. Меняй работу. Ты где сейчас

Пока нет. А для окружающих — о, уже да. В том числе и для Москвы.

   — А как эта штука по-вашему называется?

   Билл Тетервудс замялся, увильнул в сторону от прямого ответа, задав почему-то вопрос о том, как у него дела с мочеиспусканием. Однако Даниэль Гринспен не из тех парней, от которых можно запросто отделаться.

   — Билл, с мочой у меня полный порядок. Ты скажи прямо: как эта моя штука у вас, медиков, называется?

   — Параноидальный синдромчик. Небольшой, не совсем взрослый, не совсем оформившийся, но уже синдром. Меняй работу. Ты где сейчас кантуешься? Ах, да, в Москве. Побыстрее возвращайся, ложись в мою клинику, мы тут тебе быстро мозги прочистим. Заодно и преследователей твоих оставим с носом.

   — Ты полагаешь, что их в твоей клинике нет? — еще тише спросил Даниэль Гринспен.

   Билл быстро взглянул ему прямо в зрачки, потом опустил глаза.

   — Знаешь, я тоже часто задумываюсь об этом.

   Таким образом, Даниэля Гринспена согревала перспектива дружной совместной борьбы в клинике Билла Тетервудса, и его мысли, пусть несколько странноватые, обретались с утра уже за океаном. Однако тело мистера Гринспена находилось в Москве, и радужным его мыслям пришлось возвращаться из заокеанского вояжа на грешную, непостижимую в постоянном стремлении к несчастьям многострадальную российскую землю. Воистину умом Россию не понять, в нее лишь можно верить.

    Конечно, кто только ни помогал России добиваться для себя новых бед и трагедий, в том числе и он, Даниэль Гринспен, приложил руку, да, тот самый Дэни, который в Штатах почему-то говорил «у нас, в России…» Черт возьми, к ней привыкаешь, насколько она несуразна, настолько она никого не оставляет к себе равнодушным!

   «У нас, в России…» — может, это знак свыше, знак неизбежности несчастья и для него, ведь он помимо своей воли в какой-то степени сроднился с этой страной, непроизвольно стал считать своей? Загадочная держава: эмигранты уезжают отсюда евреями, проклинают ее на чем свет стоит, а в Штатах совершенно необъяснимым образом преображаются в русских и также любят вставить в свою речь, далеко не всегда в отрицательном плане, это вот самое «у нас, в России…» Как бы у Билла Тетервудса не проболтаться, что он тоже русский. Тем более что у него еще и теща отсюда.

   — Перед посольством демонстранты называют себя вашими родственниками. Если они пришли проводить вас, то весьма оригинальным способом, неизвестным до сих пор в дипломатической практике. Разберитесь, — услышал он злой голос здешнего шефа.

   — Слушаю, сэр.

   Какие родственники? Демонстранты — это понятно, не привыкать, но откуда у него здесь родственники? Впрочем, с демонстрациями стало трудно разбираться. Из-за ихней тут демократии никогда не знаешь, к чему следует готовиться. Все у них бурлит, выплескивается на улицы, к посольствам. Раньше было проще: обстрелял американский линкор ливанскую территорию или освободила морская пехота какую-нибудь Гренаду, следовательно, извольте, господа американские дипломаты, готовиться, завтра будет демонстрация протеста. Согласованность действий московских властей и посольства в таких случаях  была просто удивительная, как в русской шутке-загадке: если чукча который день дрова рубит и рубит, то какая зима будет? А теперь невозможно предугадать, когда будет демонстрация протеста, а когда — одобрямса. Сплошная инициатива и самодеятельность, да и вопрос — как на нее реагировать, не будешь же в Моссовете по поводу каждой толпы перед посольством справляться, одобрена акция властями или нет. Нет, не то, что в старые добрые времена…

   Телекамеры и направленные микрофоны не развеяли его опасений насчет стихийности мероприятия — перед посольством галдела возбужденная толпа человек на триста. С лозунгами «Да здравствуют США!», «Капиталисты всех стран, соединяйтесь!», «Слава ЦК демократической партии США!», «Слава ЦК республиканской партии США!», «Под мудрым руководством господина Рональда Рейгана вперед, к победе империализма!», с разными другими «славами» и «здравствами», иными словами, типичная «зеркалка», то есть привычные лозунги с абсолютно противоположным содержанием. Правда, не было ни слова о борьбе в капсоревновании, не оказалось призывов выполнять американскую пятилетку за четыре года — и на том спасибо. Насчет «пятого пункта» анкеты выезжающих в США лозунг имел природу как бы мерцательную — какой-то диссидент из диссидентов, которому Америка не понравилась еще до того, как он в нее попал, тыкал в небо транспарант с соответствующим протестом. Его хватали за руки, низвергали транспарант, он стремительно исчезал, чтобы спустя полминуты вознестись в другом месте.

   Даниэлю Гринспену тоже не нравились подробные вашингтонские анкеты. Но что делать, иначе никак не узнать, кто с тобой собирается жить в одном обществе: добропорядочный иудей, жулик или уголовник. Причем из таких, что Новый Свет сроду не видывал — бензин стали на автозаправочных станциях водой разбавлять! А что говорить о новой русской мафии, по сравнению с которой Коза Ностра — орден милосердия, по крайне мере толстовская секта непротивления злу насилием.