До и после (часть 10)

В школу Валентин Иванович явился в половине восьмого. Анна Иоановна, в строгом темном костюме с огромным белоснежным воротником, была особенно монументальна. Она командовала учителями и учениками, которые, как могли, пытались придать обшарпанной школе хоть какой-то торжественный вид. Он поздоровался и поздравил ее с праздником.

— Спасибо, вас тоже. Все знаю, дорогой вы мой, — она взяла его под руку и повела в свой кабинет. — Нельзя же так, Валентин Иванович. Вы весь почернели, нет, обуглились! Не предъявляю никаких претензий: знаю, что вы день и ночь шабашили, зарабатывали деньги. Закрыла глаза и на то, что вы даже не появились

В школу Валентин Иванович явился в половине восьмого. Анна Иоановна, в строгом темном костюме с огромным белоснежным воротником, была особенно монументальна. Она командовала учителями и учениками, которые, как могли, пытались придать обшарпанной школе хоть какой-то торжественный вид. Он поздоровался и поздравил ее с праздником.

— Спасибо, вас тоже. Все знаю, дорогой вы мой, — она взяла его под руку и повела в свой кабинет. — Нельзя же так, Валентин Иванович. Вы весь почернели, нет, обуглились! Не предъявляю никаких претензий: знаю, что вы день и ночь шабашили, зарабатывали деньги. Закрыла глаза и на то, что вы даже не появились на районной учительской конференции. Кое-кому это очень не понравилось, ну да Бог с ними. Как Елена Дмитриевна, как малыш? Да что же это я — совсем из ума выжила что ли — забыла поздравить! С первенцем вас, с наследником! Как они?

— Не знаю.

— Как это — не знаю?! Звоните немедленно, вот телефон, — она решительно поставила перед ним аппарат. — Впрочем, лучше через две-три минуты, я уйду, а вы звоните… А по печальному поводу — примите мои соболезнования. Вы свидетельство о смерти оформляете?

— Какое свидетельство? — удивился он.

— Да чем же вы занимались? — воскликнула Анна Иоановна возмущенно.

— Я из роддома в полночь приехал, до утра гроб делал.

— Он и гроб делал! Сам?

— Сам.

— Боже мой! — она всплеснула руками. — Неужели у нас совсем мужиков не осталось? Вокруг еще люди живут, Валентин Иванович! А со свидетельством… Вы знали, что без него нельзя хоронить?

— Нет.

— Да откуда вам и знать… Вы же у нас, извините великодушно, инкубаторские. Дайте сюда телефон! И садитесь, нечего торчать…

Она звонила в больницу, милицию, загс, а директору совхоза — насчет бортовой машины. Потом опять в больницу, доказывая им, что во вскрытии нет никакого смысла, вам, мол, делать больше нечего, как кромсать старушек, вы и меня, наверное, когда умру, искромсаете? На вскрытии настаивает милиция? Анна Иоановна звонила участковому, кричала ему, что они инкубаторские, племянница родила, а бабушка Богу душу отдала. Да, Иван Максимович, они о жизни никакого представления не имеют, не то, что о смерти! Что вы, Иван Максимович, что вы… Да вы что?! Это вы меня разыграть решили, не иначе. Не верю!.. Да, да… Если уж такой порядок, то тут ничего не попишешь… Заходи, Иван Максимович, давненько не виделись…

— Фу-у, — Анна Иоановна бросила трубку. — Дорогой Валентин Иванович, еще вчера следовало отправить тело в морг… Хотя, до этого ли вам было… Значит, так: сейчас за телом приедут. К концу дня, дай Бог, получите заключение и потом с ее паспортом поедете в загс за свидетельством. Так что похороны завтра, не раньше. Насчет бортовой машины я договорилась. Теперь скажите мне честно, как сказали бы, извините, родной матери: сколько у вас денег, они вообще есть у вас?

Валентин Иванович сжал губы, потому что родной матери он ничего бы не сказал, но не стал уточнять это обстоятельство, пересилил себя:

— У меня почти триста тысяч, у Лены сто пятьдесят.

— Что у Лены — это не в счет. На старые — это чуть больше тридцати рублей. И на похороны, и на крестины, — помрачнела Анна Иоановна, потом решительно подошла к сейфу и выложила перед Валентином Ивановичем еще триста тысяч. — Возьмите, потом напишете заявление о материальной помощи. У школы больше нет, дома у меня — тоже, а эти я держала на самый крайний случай.

— Анна Ивановна, я не могу взять последние деньги, — заявил он и сделал два шага назад от стола.

— Знаете что?! — заорала она вдруг, покрываясь красными пятнами. — Он еще кочевряжится! Берите! — она схватила бумажки и воткнула их в нагрудный карман пиджака. — И выметайтесь отсюда! Нет, постойте, пойдем вместе на торжественную линейку.

— Извините, Анна Ивановна.

— Вот-вот, теперь — извините, — она достала пудреницу и принялась запудривать красные пятна. — А где мне нервов на вас набраться? Еще не начинался учебный год, а нервы уже — ни к черту. Впрочем, они давно уже такие… Не обижайтесь на меня, старуху, только откуда вы беретесь на мою голову такие: что учителя, что ученики… Ну, настроение, настроение! — убеждала она себя, закрыв глаза. — Пойдемте!

Дальнейшее Валентин Иванович воспринимал как во сне. Вроде бы ему солнце било в глаза, когда он стоял на крыльце с педагогами, представителями власти и общественности, вроде бы ему маленькая, востроносенькая дама в больших дымчатых очках язвительно заявила: “Наконец-то мы имеем честь видеть вас”, из чего следовало, что это завуч Лиля Семеновна, “гадюка “. Рита показала глазами на нее и взглядом сказала: “Слыхал? Я тебя предупреждала!..”

Он почему-то очень отстранено видел внизу школьников, стоящих не по классам, а толпой, в которой находились и две племянницы “кабана”, глазели на него нагло и при этом презрительно лыбились. Откуда-то издалека доносился сильный и торжественный глас Анна Иоановны, разносящий по округе положенные по такому поводу слова и поздравления, и словно не он, а другой Валентин Иванович думал: “В самом деле, мы — инкубаторские, ничего в жизни не понимаем, а тем более в смерти…”

Потом, кажется, Анна Иоановна стала представлять его персону. Говорила о том, что он окончил институт и аспирантуру, что он молодой ученый, и Стюрвищи еще будут гордиться, когда он станет академиком. Валентин Иванович приехал вместе с женой, тоже учительницей, однако Елена Дмитриевна отсутствует по весьма уважительной причине: вчера, первого сентября, у них родился мальчик. Как вы его назвали?

— Алешей, — ответил он, разомкнув чужие, неподатливые губы.

— Поприветствуем Валентина Ивановича и поздравим его ! — воскликнула Анна Иоановна и первая захлопала. — Девушки, цветы молодому учителю и молодому папе!

Его окружили старшеклассницы, завалили цветами. Подошли и племянницы. Подождав, пока они не останутся втроем, сказали:

— О вчерашнем забудь, учитель. Не то… Дядя заставит замолчать. Навеки…

И тут Валентин Иванович словно пришел в себя. Сознание стало ясным, и теперь не тот прежний, а другой, подлинный Валентин Иванович, закипел от негодования, но сдержался, процедил сквозь зубы:

— Как-нибудь обойдусь без советов разных поблядюжек…

— Ну-ну, — ответили они и опять заулыбались.

— Теперь мы знаем имя ученика, который через семь лет придет к нам в первый класс. Его зовут Алеша! — продолжала Анна Иоановна. — Он будет стоять там, где сейчас стоят дорогие наши мальчики и девочки, которые сегодня впервые пришли в школу. Дай Бог, чтобы было так всегда, — голос у нее дрогнул, нервы опять не выдержали и на глазах Анны Иоановны засверкали слезы. — Теперь выпускники берут за руку наших самых младшеньких и ведут на первый урок в их жизни.

Зазвенел школьный звонок, заиграла музыка, все аплодировали. Растерянные детишки доверчиво совали ладошки дядям и тетям, которые, оказывается, тоже учились в школе. В том числе и племянницам, которые, повиливая бедрами в тугих джинсах, повели девочек в местный храм знаний. “Это не фантасмагория, это, Валентин Иванович, сегодняшняя жизнь”, — мысленно сказал он сам себе.