Параллель между человеком и маши­ной

Раз­вивая напрашивающуюся, американский кинематографист Тодд Гитлин писал: «Сего­дня порнография уже не противостоит пуританизму, а, скорее, дополняет его. К механическому труду, механическому образу жизни и образу мышления она добавляет еще и механический секс. Обществу сексуальной депрессии она предлагает механи­ческий способ раскрепощения. Как поется в популярной песен­ке (и это действительно так): «Я лишь машина для любви». И не следует обвинять в этом только технический прогресс: если люди привыкли вести во всем механический образ жизни, они, естественно, и в любви становятся машинами» . Уже эти несколько намеренно противоречивых примеров го­ворят о том, к каким пагубным последствиям с точки зрения марксистского исследования западной культуры и искусства может привести «легкое» по своей трафаретности сведение лю­бой «объективации секса» к коммерческой «сексплуатации». Теория и практика контркультуры оказываются той лакмусовой бумажкой, которая позволяет обнаружить противоречивость реальной картины. Ни теорию «сексуальной революции», ни ее отражение в искусстве нельзя рассматривать внеисторически, без учета контекста — западной культуры XX века, с которой они вступают в диалектическое взаимодействие Не случайно консервативные круги почти никогда не требу­ют запрета «безопасных» коммерческих «порнопроизведений», но зато довольно часто выступают против их политизированных вариантов. «Правых» волнует не порнография как таковая, а подспудная угроза буржуазной морали как одному из устоев капиталистического общества. Обличая порнографию, Ф. Бонос­ки не случайно считает необходимым подчеркнуть: «Книги с остронасущной проблематикой запрещались за «аморальность». Так, Верховный суд Массачусетса еще в 1944 году признал «амо­ральной» книгу Лилиан Смит «Страшный плод», повествующую

о  любви черного к белой на Юге и о трагических