Одиннадцатая часть

Если ты намерена и впредь с моей помощью комплектовать библиотеку, я прошу кредит в размере 10, десяти прописью, рублей.

   — Нет у меня сейчас десяти рублей. У Муравейчика стрельни.

   — Муравейчик по идейным соображениям не субсидирует меня. Принципиальный гад. Светочка, если не ты, тогда — кто?

   — Кто — хто — хто — вер — гуи — ке — нги — дарэ? — в автоматическом  режиме продублировал Витя.

   — Вот именно — дарэ! Десять рублей всего! Может, Витя, ты, как знаток языков, возьмешь?

   — Оно

Если ты намерена и впредь с моей помощью комплектовать библиотеку, я прошу кредит в размере 10, десяти прописью, рублей.

   — Нет у меня сейчас десяти рублей. У Муравейчика стрельни.

   — Муравейчик по идейным соображениям не субсидирует меня. Принципиальный гад. Светочка, если не ты, тогда — кто?

   — Кто — хто — хто — вер — гуи — ке — нги — дарэ? — в автоматическом  режиме продублировал Витя.

   — Вот именно — дарэ! Десять рублей всего! Может, Витя, ты, как знаток языков, возьмешь?

   — Оно же на русском.

   — Ах да, забыл. Тебе подавай на китайском. Я знаю, где есть на китайском «Лёнинским курсом» известного теоретика и практика застоя. А дома у меня на русском, с личным автографом моему предку. Возьми два, а? Сейчас читаешь, ну, фантаст, прямо-таки Жюль Верн, только с аплодисментами.

   — В другой раз, — брезгливо поморщился Витя.

   — Жаль, Фили нету. Ему бы эти книжки пригодились в качестве дополнительного пособия для политучебы. Ведь его без них еще на второй год оставят… О! А за шкафом? Аэроплан Леонидович, ау!..

   На лесной крик, как вечером пометит «ау!» Аэроплан Леонидович в «Параграфах бытия», он не отозвался. Муравейчик поколебал кое-какие значения льготных демократических коэффициентов, высчитанные им с таким трудом. По его замыслу все население должно было в обязательном порядке обладать льготами. И какие же льготы применимы к гражданину, размышлял он, когда Гриша кричал ему «ау!», если кто-то получает три миллиона в месяц? Тут разве есть наличие соответствия принципу: от каждого по способности, каждому — по труду? Что это за труд, если он оплачивается по двадцать пять тысяч рублей в час? Пусть он и Муравейчик, но пределы-то должны быть оформлены? Откуда такая тарифная ставка? От миллионов разило, как от Гриши перегаром, эксплуатацией человека человеком, точнее, человеком человеков. Надо же, размышлял он, это сразу и началось, как только классовый подход отменили…

   Не отозвался он на лесной крик еще и потому, что в девяносто  девятый зашел посетитель. Поздоровался скромненько, осведомился в тот ли отдел он попал, и сообщил, что проект строительства очистных сооружений их славного Изюмского тепловозо-ремонтного завода больше года здесь обретается… Нельзя ли выяснить…

   — Нельзя, — категорически заявила Светлана. — Приходите в понедельник, прием посетителей с пятнадцати часов.

   — Год, знаете, это еще не срок, — заверил посетителя Толик.

   — Как это — не срок? Проект третий раз попадает в вашу контору, вторую пятилетку завод не может построить очистную систему. А что это значит? А то, что шесть тепловозов ежедневно разбирается до винтика, промывается, и все это течет в Донец, оттуда в Дон и в Азовское море.

   — И все-таки приходите в понедельник, — убедительнейшим тоном попросил Толик.

   — Я не смогу в понедельник. Разве вам трудно ответить: завизировали в вашем отделе проект или нет?

   — Да, трудно, — сказала Светлана, вздумавшая взять реванш у общества за утреннюю неудачу с вохровцами. — Мы одни, а вас сколько? Извините, но вам придется придти в понедельник. У нас собрание. Так что, будьте любезны, очистите помещение.

   — Что-о? — изумился посетитель, и по лицу у него пошли багровые пятна.

   — А то, что слышали.

   Насчет собрания Светлана приврала, но это был один из условных сигналов, с помощью которых сотрудникам отдела удавалось отделываться от особенно настырных посетителей.

   — В таком случае, я не уйду отсюда, пока вы не ответите на мой вопрос.

   — Мы уходим, — сказала Светлана, и все в отделе, кроме Аэроплана  Леонидовича, встали и выжидающе смотрели на посетителя.

   — Ничего, я вас подожду, — заявил посетитель и уселся на стул посреди комнаты, заложил ногу за ногу, скрестил руки на груди.

   — Мы уходим, — еще тверже сказала Светлана.

   — Я вас не задерживаю, — последовал нахальный ответ.

   — Да что же это такое? — возмутилась она. — Гриша, Витя, Анатолий Чукогекович, вы же мужчины! Выведите его отсюда, если он человеческого языка не понимает.

   В самый неподходящий момент появился Филя — в брезентовом плаще и резиновых сапогах, за спиной — рюкзак, из которого торчал термос, на голове — треух, а в руках удочки в чехле. Для торжественной встречи нового министра экипировка лучше некуда. Толик выразительно взглянул на Лану, высказывая недовольство тем, поскольку Филя, судя по всему, собрался за город. Лана созвонилась с ним, пока тот не уснул, и выяснила, что Филя собрался копать картошку. Впрочем, Филя от физической работы был освобожден лет тридцать назад, да и картошку никогда в жизни не копал, а если выезжал за компанию, то ловил в ближайшей речке пескариков.

   — В мае — копать картошку? — удивился посетитель. — Но ведь ее еще не всю посадили!..

   — Не ваше дело, — отрезала Светлана, злясь, что Филя все испортил. Да еще как: устроился поудобнее в кресле и мгновенно уснул, с посвистываниями ко всему прочему…

   В виду чрезвычайных обстоятельств Толик решил поступиться принципами, гласившими, что всякого клиента следует выдержать, дабы в нем образовалось достаточно уважительного вещества к должностным лицам, находившимся при исполнении, но ни в коем случае не идти на поводу у клиента, если не хочешь поменяться с ним местами и превратиться из просимого в просителя.