Как же велик путь

Как же велик путь, пройденный от моих скромных и неказистых очерков до его замечательных трудов, в которых уже явствует победоносная и ни с чем не сравнимая приверженность философии, тяга к полуостровным философам, прежде столь невысоко ценившимся!

Об одном из этих философов я собираюсь поделиться своими мыслями, правда,

Как же велик путь, пройденный от моих скромных и неказистых очерков до его замечательных трудов, в которых уже явствует победоносная и ни с чем не сравнимая приверженность философии, тяга к полуостровным философам, прежде столь невысоко ценившимся!

Об одном из этих философов я собираюсь поделиться своими мыслями, правда, мыслями беглыми и краткими. Не сомневаюсь, что его имя прозвучит непривычно для вашего слуха. К Себастьяну Фоксу Морсильо (он и есть тот выдающийся муж, которого я имею в виду) судьба была немилостива, ибо его обошли своим вниманием биографы и комментаторы, хотя он достоин этого внимания в той же мере, а быть может и в большей, чем какой-либо другой из корифеев иберийской мысли (исключая Dii Majorеs: Сенеку, Аверроэса и Маймонида, Луллия, Вивеса и Суареса). Б?льшая часть событий его жизни остается скрытой во мраке времени, а то, что известно о нем от наших библиографов и критиков, умещается на нескольких строках текста. Его книги на удивление редки и едва ли найдется в Европе библиотека, в которой имелись бы все его труды. К тому же никто и не задается целью переиздания их хотя бы просто в упорядоченном и отредактированном собрании сочинений, если принять во внимание нашу общеизвестную нерадивость. Куда там! Один мудрейший философ, занимающий священную кафедру Святого Исидора, предложил однажды, ни мало, ни много, премию для лучшего автора памятного реферата, в котором излагалось бы учение Фокса Морсильо. Верите ли, но в культурной Севилье, в колыбели нашего светлейшего гения, никто даже не ответил на призыв славного прелата!

Это тем более удивительно, что при столь неблагоприятной судьбе Фокс Морсильо на самом деле, и это необходимо подчеркнуть, и в свое время, и в последующую эпоху не был неизвестным писателем; напротив, он был и известным, и хвалимым, о чем свидетельствуют трех и четырехкратные издания некоторых из его книг и те почетные и удивительные эпитеты, которыми его наперебой славили спустя немалый промежуток времени, прошедший после его кончины, такие известные критики как Оберт Мирей, Габриэль Нод?, Герард Иоганн Фоссий, и мсье Бовен, называвшие его превосходнейшим, изысканнейшим, ученейшим, основательным, солидным философом и другими подобными словами; для них его труд по платоновско-аристотелевскому согласованию казался лучшим и самым мудрым из всего, что было написано в этой области начиная с Возрождения и до XVIII века. Оттого и возрастает удивление перед тем фактом, что довольно многочисленные книги севильского философа и гуманиста были мало распространены.