В поисках Цацы (Часть 20)

Цаца шла на свидание с Вадимом. Он ее поджидал на Миусской площади в маленьком скверике, окруженном спящими синими троллейбусами с опущенными рогами. (Рядом на Лесной находился троллейбусный парк.)

А однажды Вадим подкатил при всех прямо к институту на красном мотоцикле «Ява», посадил Цацу сзади на сиденье и под завистливые взгляды сокурсников с шиком повез ее кататься по тихим переулкам Марьиной рощи.

К подруге Цаца очень привязалась и все ей откровенно про себя рассказывала: и про ссоры родителей, и про бабушку с дедушкой, которые вынуждены переехать из квартиры, оставив ее злобному зятю, на дачу, чтобы взять

Цаца шла на свидание с Вадимом. Он ее поджидал на Миусской площади в маленьком скверике, окруженном спящими синими троллейбусами с опущенными рогами. (Рядом на Лесной находился троллейбусный парк.)

А однажды Вадим подкатил при всех прямо к институту на красном мотоцикле «Ява», посадил Цацу сзади на сиденье и под завистливые взгляды сокурсников с шиком повез ее кататься по тихим переулкам Марьиной рощи.

К подруге Цаца очень привязалась и все ей откровенно про себя рассказывала: и про ссоры родителей, и про бабушку с дедушкой, которые вынуждены переехать из квартиры, оставив ее злобному зятю, на дачу, чтобы взять брошенную непутевыми родителями Мусю, и про тетю Ветту, бывшую балерину, но только не про Вадима.

Цаца была уверена, что Даше очень нравится Вадим, и она себя корила, что невольно нагло отбила парня. Цацу мучила совесть, но не настолько, чтобы отказаться от любви ради подруги, у которой и так полно поклонников.

Гущу любили в институте все. Даша — девушка большая, теплая, мягкая, как сдобная булочка. Хозяйственная, отзывчивая на любые просьбы, даже мужские уговоры «пожалеть» их. Даша очень хотела выйти замуж за москвича, и она не понимала, почему у нее ничего не получается. Про нее за глаза говорили: «Дашка — душа-человек, но слаба на передок!» Казалось, она всегда пребывала в хорошем настроении, часто глупо шутила и сама первая смеялась и весельем заряжала окружающих

— Тю-ю-ю, любимого мяса должно быть много! Ха-ха-ха! — посмеиваясь, говорила она грудным голосом, шутливым жестом как бы приподнимая пышную рубенсовскую грудь.

Ее тетка Клава, одинокая, толстая, тихая и немного убогая, продавала пирожки на Казанском вокзале, а мать, поджарая и крикливая, работала проводницей, и жили они с сестрой в почтовом вагоне, который днем стоял на путях, а по ночам его гоняли с горки на горку. В вагончик к матери часто приходил сожитель — вокзальный милиционер дядя Вася, пузатый, красномордый, с рыжими баками. Он приносил подарки — отобранное добро у пьяных пассажиров.

— Дуся, принимай улов! Это надо отметить! — кричал он, входя в тамбур вагона, и простодушное круглое лицо его светилось, как ясно солнышко. Но, отметив улов, дядя Вася часто так напивался, что превращался сначала в ласкового кобеля, а потом вообще в зверя и избивал мать с сестрой до крови. Они его с трудом связывали портупеей, а потом он, кроткий, лежал два дня, стонал и требовал опохмелки. Понятно, что Даша об этом благополучной Цаце ничего никогда не рассказывала.

Добрая Даша часто приносила и в общежитие, и в институт пирожки, оставшиеся от вчерашней привокзальной торговли: с мясом по десять копеек, с капустой, с яйцом с рисом по пять копеек.

— Тю-ю-ю, кушайте на здоровье! Не пропадать же добру! Лучше в нас, чем в унитаз! Ха-ха-ха! — приговаривала Даша, угощая ими всех студентов. А Цаце она припасала ее любимые свежие пирожки с капустой и даже ромовые бабы, покрытые глазурью, из привокзального ресторана.

И Цаца переживала за Дашу, что та, такая душевная и добрая, пока не может найти мужа.