В контексте времени и культуры

Публицист и писатель Александр Ольшанский хорошо знаком читателям нашего издания. Его статьи отличаются самобытностью, глубиной проникновения в суть исследуемых явлений, завидным общественным темпераментом. Не ограничиваясь анализом и критикой, он, как правило, предлагает пути преодоления недостатков, избавления от общественных язв. И при этом считает, что публицистика – не его главное призвание, а прибегает к ней, когда не в силах больше молчать. В художественном произведении можно сказать всё, но не так быстро…

В издательстве «Голос-Пресс» вышла дилогия А. Ольшанского с загадочным названием «RRR», состоящая из романов «Стадия серых карликов» и «Евангелие от Ивана». Журналистка и писательница N. в связи с

Публицист и писатель Александр Ольшанский хорошо знаком читателям нашего издания. Его статьи отличаются самобытностью, глубиной проникновения в суть исследуемых явлений, завидным общественным темпераментом. Не ограничиваясь анализом и критикой, он, как правило, предлагает пути преодоления недостатков, избавления от общественных язв. И при этом считает, что публицистика – не его главное призвание, а прибегает к ней, когда не в силах больше молчать. В художественном произведении можно сказать всё, но не так быстро…

В издательстве «Голос-Пресс» вышла дилогия А. Ольшанского с загадочным названием «RRR», состоящая из романов «Стадия серых карликов» и «Евангелие от Ивана». Журналистка и писательница N. в связи с выходом новой книги беседовала с автором.

— Александр Андреевич, вы, как и мой отец-писатель, принадлежите к тому поколению, которое четверть века назад называли сорокалетними. По времени вступления в литературу поколение можно было бы назвать младошестидесятниками, но по содержанию своего творчества оно примыкало ко многим «прозам» — и лирической, и деревенской, и городской, и романтико-героической, рожденной освоением целины и великими стройками в Сибири. Было патриотическим, почвенническим, но не чуралось и либеральных умонастроений европейского розлива. А что самое существенное в судьбе и творчестве вашего поколения с вашей же точки зрения?

— Поколение довоенного сукна – вот как бы назвал своих сверстников, которые родились накануне Великой Отечественной. Мы дети войны, точнее – военного времени. Когда Хрущев прикрыл очное отделение Литинститута в 1963-м, и я с третьего курса был призван в армию, то меня поразила разница в моем понимании жизни и тех сослуживцев, которые родились в самом конце войны или после нее. Разница с годами сгладилась, но мы так и остались старше и опытнее на целую войну. Так и у «афганцев», и у «чеченцев»… А сколько общественных, идеологических, социальных, эстетических и иных передряг, ломок, реформ и перестроек мы вынесли? Сталин умер, когда мне было 13 лет. Разве сталинизм не въелся в мою душу? А коммунистические убеждения? Получил паспорт и XX съезд впридачу. Только через полвека я понял, что с доклада Хрущева начался, грубо говоря, реанимироваться троцкизм, обожествляться Антихрист, известный под псевдонимом Ленин. Сталинизм и троцкизм друг друга стоят, от того, кто побеждал, появлялись культ личности, волюнтаризм, отстой-застой, пока, как черт из коробочки, не выскочил меченый катастройщик. У него с классическим возгласом «Ты меня не уважаш?!» отнял власть Герострат № 1 в отечественной истории. Развалили Советский Союз, осмеяли прошлое, разворовали всё, даже общественную собственность, в том числе и писательскую… Всё это через душу, через сердце – и наступил момент, когда я не мог ни писать, ни читать. После расстрела «Белого дома» ушел в дальнобойщики, гонял грузовики. Хождение в народ продолжалось четыре года. И до него жизнь знал не понаслышке – после лесного техникума в восемнадцать лет был заместителем председателя крупного колхоза, потом слесарем, механиком, учителем, шофером, журналистом, работником ЦК комсомола, издательским работником, заместителем главного редактора Госкомиздата СССР, рабочим секретарем Московской писательской организации, начальником Управления по экспорту и импорту прав на произведения художественной литературы и искусства.

Но повесил над письменным столом иконку с монахом-молчальником, у которого повязка на рту. Когда-то в резиденции польских королей Вавеле писатель Владислав Рошка предложил выбрать любую иконку, и я остановился на молчальнике. Тому много причин. Мне казалось, что в Кракове всё знакомо, я здесь был раньше. Это чувство преследовало меня. Наверное, срабатывала генетическая память, интуиция — через много лет я узнал, что матерью европейской династии Ягеллонов, правивших не только Польшей, но и Литвой, Чехией и Венгрией была Софья Ольшанская (Гольшанская), жена польского короля Владислава Ягайло. В честь 600-летия со дня рождения которой Национальный банк Республики Беларусь в 2005 году выпустил юбилейную монету. Ольшанские – древнее Гедиминовичей. Кровь Ольшанских бурлила и в жилах Рюриковичей — Ивана III и Ивана Грозного, а потом род как бы исчез на полтысячелетия. Обычное дело – проклинать правителей их потомков. Даже мощи святой девы княжны Иулиании Ольшанской в Киеве едва не сгорели! А страшная судьба архиепископа Сильвестра (Ольшанского или Ольшевского, что по корням одно и то же) главы Временного высшего церковного управления при Колчаке? Он создал два полка во главе со священниками, а когда Омск захватили большевики, то отца Сильвестра распяли на полу и прожгли раскаленным шомполом его сердце. В 2000-м году архиепископа канонизировали – второй святой в одном роду! И вот с конца прошлого века, особенно в нынешнем, XXI-м, над Ольшанскими как бы не довлеет больше проклятие, и мои то ли однофамильцы, то ли родственники, сейчас везде и всюду. Являют такую пассионарность и прыть, что оторопь берет. Произошло это после 2000-года – видимо, дальше скончания времен проклятия перестали действовать. В 2000 году должен был наступить конец света, не зря же даже роспись празднования Пасхи дальше этой даты в средние века не делали.

Хочу особо отметить, что я никоим образом не претендую на родство с древними князьями Ольшанскими (Гольшанскими). Уж слишком этот род безжалостен и жестокосерд. Его истоки по легендам восходят к Палемону, родному брату такого чудовища как римский император Нерон. К потомкам Палемона относятся Довспрунги или Довспрунки — в их числе небезызвестный правитель Польши Пилсудский… Когда я сталкиваюсь с жестокостью своих родственников, их решительностью, упрямством и неуступчивостью, проявлениями лидерства, то с ужасом думаю о том, что мы все-таки в родстве с древними Ольшанскими. Но упрямо склоняюсь к версии о том, истоки изюмских Ольшанских — в городе-крепости Ольшанске, некогда стоявшем на Белгородской засечной черте. Когда ее сменила Изюмская засечная черта, то кого-то из ольшанских священников направили в Изюм. Города Ольшанска больше нет, есть Нижний Ольшан и Верхний Ольшан в Острогожском районе Воронежской области. Но ДНК-анализ, немало меня озадачил, показав, что я по своим корням типичный западноевропеец, принадлежу к модальной атлантической гаплогруппе…

Беда человечества в том, что все мы родственники величайших героев и величайших троглодитов древности — красноярские ученые подсчитали, что все люди на планете Земля в 14-м поколении братья и сестры. И мы в ответе за неблаговидные дела наших предков хотя бы в том смысле, чтобы не повторять их снова и снова. Свои мемуары я назвал «Все люди — братья?!»

В конце столетия я, поглядывая на монаха-молчальника, с невероятным трудом расставался с заблуждениями своего века. Опять ломались, трещали по всем статьям мои устои и критерии. В дальнобойщиках сверял свои думы с мыслями и чувствами тех, кого мы по недомыслию называем простыми людьми. К 1997 году во мне завершились тяжелейшие духовные пертурбации, но не поиски. И я как бы вновь обрел язык. Новый, резкий, непривычный даже для самого себя.

Наше поколение несправедливее всего называть потерянным. Оно – ищущее, шло, садня душу до крови, к духовным вершинам, вырабатывало модели социальной справедливости, всенародного счастья. И разбрелось. Кто-то шел от Сталина, а кто-то – к Сталину, если предельно упрощать. За нами самое дорогое – правда и справедливость.

— И все же, что самое существенное в вашем поколении? Для моего поколения самое важное – успех. Порой, к сожалению, любым путем. Издержки рыночных отношений, вторжения коммерциализации в духовную сферу. Мы же видим, что у нас концы с концами часто не сходятся. Вы – другие, это мы чувствуем кожей, и нам очень важно понять вас.

— Если о главном в нашем поколении – это все-таки причастность к народу и ответственность за него и перед ним. Выражение его чаяний и стремлений, сочувствия бедам и страданиям, продолжение традиций великой отечественной словесности и культуры. Ибо писательство – дар и кара Божья, а писатель – язык народа, его глагол, извините за пафос. Но самое главное – наше поколение, поредевшее на девять десятых, все же выстояло, познало вкус победы, казалось бы, в собственном поражении.

Печально, что Россия стремительно освобождается от остатков идеализма и романтизма, духовности. Не случайно, виртуальный Дон Кихот в романе «Стадия серых карликов» завершает свой путь на Аллее Космонавтов в Москве. Завершает с грохотом — в гостинице «Космос» это породило тревожную опаску за необратимость реформ. А о том, что у нас донкихотство надорвалось и погибло, никто и не подумал. Какая может быть романтика или духовность у ворюги-чиновника, спекулянта-ростовщика?

Вашему поколению многое дано, но вас многого и лишили. Прежде всего, заинтересованности со стороны государства в развитии литературы. Она – основа культуры и искусства, а к ней отношение такое, словно ее уже нет. Видимо, кто-то в обиде на литературу со школьной скамьи. Литература отомстит. Уже мстит – беспримерным падением нравственности, человеколюбия.

Какая может быть жизнь в обществе, где в кумирах Остап Бендер и Воланд? Где богатые страшатся нищих, где нищие богаты духом, а богатые духовно нищие – это общество абсурда. Уповаю на Всевышнего, что всё образуется, станет на свои места эволюционным путем.

Наше поколение – последнее, которое знает что и почем не в денежном, а в нравственном, духовном отношении, и чем категорически нельзя торговать – себе дороже. «Цивилизаторы» в мышиной форме лишили нас детства, их земляки по чужебесию, лжереформаторы, – достойной старости. Мы не снимаем с себя вины за то, что произошло со страной, и потому наш долг – передать опыт, в том числе неудачный, идущим вслед за нами. Как бы нас ни сживали со свету, ни вычеркивали из литературы – а мы живы, работаем и публикуемся. Плохо, когда книги умирают раньше, чем их авторы. Но кое-какие наши книги проживут, будем самообольщаться, подольше авторов. «Когда умру – не ставьте крест, поставьте штык, чтоб я и мертвым мог колоться!» — вот как писал мой однокурсник Алексей Труфилов в далеком 1961-м. Единственном «оборотном» году за восемь с лишних столетий…

— Ваша дилогия во многих отношениях вызывающа, даже эпатирующая. О необычном названии «RRR» мы еще поговорим. Первый роман дилогии назван «Последним романом ХХ века», второй – «Романом XXI века». Вызов? На художественных произведениях не принято ставить гриф. Вы же поставили такой: «Только для Homo Sapiens!» Да еще с больших букв. Вы считаете, что кроме хомо сапиенса с нами живут какие-то другие виды человекоподобных?

— Человек разумный – самоназвание, причем на вырост. Хомо сапиенс очень часто не подтверждает свою разумность. Можно приводить тысячи примеров, но вспомним лишь развал Советского Союза. Или отбрасывание страны в эпоху накопления неправедного капитала в семнадцатый век… В дилогии речь идет и о хамо запиенсах, но и о хомо флоренс – человеке могущественном и процветающем, который придет на смену, извините за тавтологию, «разумному» сапиенсу. Дилогия предназначается для Человека Разумного, стало быть, Думающего.

Гриф можно объяснить историей написания дилогии, а она ох как непроста! Первый роман вначале назывался «Стадией белых карликов», писался как роман-предупреждение, был закончен в конце еще 1989 года. Когда я секретарил в столичной писательской организации и редактировал газету «Московский литератор», то под впечатлением всего, что происходило в ЦДЛ, задумался: а какой бы тип получился, если бы все бредни большевиков о новом человеке в ком-нибудь, да и воплотились бы? Первые главы начал в 1984-м. Пришел к выводу, что новый человек – дьявольская задумка. Вот так и появились персонажи: рядовой генералиссимус пера, он же герой героев, графоман не только в литературе Аэроплан Около-Бричко, Главный Московский Лукавый, Главный Московский Домовой, поэт, редактор и литконсультант Иван Где-то, участковый уполномоченный Триконь…

Писал роман-предупреждение, который стал художническим исследованием. К этому времени оформились и мои взгляды на художественную литературу, искусство в целом. Во многом благодаря теории информации. Оказалось, что информация всеобщая категория, как время и пространство. Сложилось умозаключение: художественное произведение не может быть не информативным, не содержать новизны. Информация устраняет неопределенность (К.Шеннон), а банальное – не информация, шум. Более точное определение вторичности можете назвать? Шумеров (ударение на первом слоге!) у нас пруд пруди. Информация в художественном произведении имеет комплексную образную и эмоциональную природу, в науке – понятийную или точно измеряемую. Коль так, то художественное произведение является, прежде всего, результатом художнического исследования с помощью комплексного образного мышления и эмоционального отношения к действительности. И за результаты исследования автор не в ответе! Это уже крамола, вот почему я не стал обнародовать свои взгляды, а, исповедуя свои принципы, начал реализовывать их в творческой практике еще в семидесятых годах.

Пошла и переоценка многого. Что представляет с этой точки зрения пресловутый «Черный квадрат» К. Малевича? Пугающую бездну непостижимости, в том числе и Истины, как недостижимой сущности Бога, а потому и «черный кирпич» на пути к нему, или манифест антикультуры, антиискусства? Чернота чья – Бога или Дьявола?

Дальше – больше. Дорого обошелся нам постулат марксизма об изменении мира, минуя стадию его объяснения. Усомнился в истинности кое-каких диалектических «законов» — например, отрицания отрицания. Его при Хрущеве «реабилитировали», а я, ретроград, «бочку» на него качу вновь. Развитие – не процесс отрицания, беспрерывного разрушения «до основанья», а корректирования, совершенствования. Основное условие развития – асимметрия, а не надуманное единство противоречий. Допущение того, что где-то существует такой же точно антимир – диалектическая глупость. Есть античастицы, но это не значит, что есть антимир. Именно принцип асимметрии дает возможность мыслить о мироздании как о многоуровневом пространстве, о разнонаправленном времени и прочих странных вещах. Вот где простор для аспирантов и кандидатов в доктора наук!

— Но какое отношение эти рассуждения имеют собственно к тексту? Вы хотите сказать, что гриф указывает на то, что эта дилогия для подготовленного читателя, элиты? Заранее извиняетесь за сложность изложения, мол, читателя предупреждали?

Отношение самое прямое.

На российском Олимпе лжеэлита, а подлинная элита – в загоне, страдает и нищенствует. Известно, что кровь соленая. Соль растворена в ее плазме. Точно также растворены мои философские и эстетические взгляды в тексте дилогии. Если бы они были где-то в тексте кристаллизованы, то это было бы равносильно шуршанию соли по сосудам.

Предыдущее название первого романа «Стадия белых карликов» — метафора, ее исток в стадиях превращения звезд: красные гиганты, белые карлики, сверхновые, черные дыры… Замена «белых» на «серых» как бы заземлила метафору, придала названию человеческое измерение, убрала политическую ассоциацию. Реализация принципа асимметрии. Главный Лукавый и Главный Домовой в романе философствующие антагонисты, но опять же асимметричные – домовые ведь не совсем чистые, пусть и в мелкий горошек. А за ними – Бог, но и Сатана. А Сатана – кто? Падший ангел, тоже ведь асимметрия! Да, Добро и Зло – условное единство противоположностей, но снова же асимметричное: в современном мире они представляют собой нечто подобное КПСС или партии «Единая Россия», когда и не поймешь, где Зло, а где Добро. Процесс превращения Добра во Зло, то есть осатанения, расчеловечивания – предмет моего художнического исследования в дилогии. Солженицынской образованщины в действии, то есть в процессе преобразованщины, то бишь революции, перестройки, реформирования…

— Отсюда и название дилогии – «RRR»?

Это не метафора, а концентрированное выражение сущности революций, реформаторства, радикализма, реконструктивизма, радиоактивности, рецедивизма, рэкета – всего плохого, что начинается на «R» или русское «р». Звукоподражание рычанию Зверя. Только не надо забывать, что в словарях на первом месте на эту букву стоит Ra – мифологический бог солнца древних египтян.

Нельзя обойти молчанием то, что главный парадокс в жизни и в дилогии состоит в том, что создавали нового человека, а получили новых русских. В дилогии есть и иные парадоксальные сцены, именуемые законом российского наоборота. От такой мелочи, когда Около-Бричко говорит участковому Василию Триконю: «Пройдемте!», до сцен суда над Романом Триконем за его любовь к девушке. Психиатр сходит с ума, участковый скрывается в деревне, потому что случайно задержал американского шпиона…

После этого можно ответить на вопрос, почему «Стадия…» — по жанру является последним романом ХХ века, а «Евангелие…» — романом нынешнего века. ХХ век – век осатанения и расчеловечивания, но он, будем надеяться, последняя эпоха Сатаны, а второй роман, хотя действие его происходит в том же ХХ веке, роман XXI века – века преодоления бесовщины, возрождения Человека. Такие жанровые определения — метафоры в свернутом виде. И литература и искусство должны сыграть свою роль коллективного Пятого Апостола-евангелиста – благовествовать, иначе всё пойдет по сценарию Апокалипсиса!

— В дилогии отдается дань психологическому реализму и мистике, сатире и юмору, фантастика сочетается с элементами детектива. Все это представляет органичное целое, не режет слух. Хотя мне показалось, что начало первого романа затянуто…

В целом за двадцать лет работы над дилогией, я бы, конечно, обратил внимание на затянутость. Но действие романа начинается в эпоху расцвета застоя – тут уместна тягучая ритмика, подспудное желание динамичности. Пошла «перестройка» — появились другие ритмы. Писательница Адель Алексеева, прекрасно знающая музыку, сказала мне, что когда читала «Стадию серых карликов», ей постоянно слышались вариации на тему «Болеро» Равеля. Да, я слышал музыку, когда ходил по Юго-Западу, обдумывая эпизоды романа, но что и Морис Равель помогал, для меня явилось полной неожиданностью. Рассуждал логически и моделировал ситуации, осмыслял и обчувствовал их, порой забирался в такие дебри, а может, мне кем-то позволялось подобное, что боялся сойти с ума. Тогда и понял: есть такие вещи, до которых опасно додумываться. О них лучше молчать, а еще лучше – забыть. Да, знание – сила, но опасная. Особенно познание…

Начинал дилогию атеистом, но уже первый роман заканчивал другим человеком. Не случайно в дилогии три эпиграфа. Общий для дилогии – слова Иисуса Христа: «Не ведают, что творят», к первому роману — из «Самопознания» Н. Бердяева: «И если бы я отверг Бога, то, вероятно, отверг бы во имя Бога», ко второму — из стихотворения Федора Глинки «Две дороги»: «А люди? Люди будут боги или их громом пришибёт».

Об истории написания и публикации первого романа, а потом и дилогии в целом, можно написать книгу, действие которой происходит не только в России, но и в Англии, Франции, Италии, Швейцарии, Абхазии, Украине, даже в Приднестровье…

— Издатели побаивались ее печатать?

— Пожалуй, да. Первый роман должен был выйти в издательстве ИКПА двухсоттысячным тиражом еще в 1990 году, я договорился с Сыктывкарским лесопромышленными комплексом о вагоне бумаги. И вдруг посыпались со всех сторон неприятности. Директора издательства арестовали за рубежом, мне пришлось забрать рукопись. Сегодня жену сбивает машина, а завтра мне объявляют: ваше управление литературы и искусства сокращается. Потом «сократили» и Советский Союз. Никто не решался печатать странную книгу: наблюдая за тем, что происходило в Польше, бывая там по несколько раз в году как сопредседатель советско-польской рабочей группы по сотрудничеству в области авторского права, я со своим произведением невольно обгонял время, поскольку у нас один к одному повторялось то же самое с разрывом в два-три года. С существенной разницей: польские реформы предназначались для процветания Польши, а у нас – для развала Союза, отбрасывания России назад, в границы и к нравам семнадцатого века.

Поразительная вещь: как только мои друзья-издатели лишались возможности печатать книги, они почему-то не забывали вдогонку расхваливать роман. Жена, после того, как у нее срослись раздробленные кости, видя невероятные трудности с романом, как призналась впоследствии, тайком окропляла рукопись святой водой.

Напечатан он был лишь в 2000-м году, да и то пробным изданием, с таким огромным количеством ошибок, что приходилось каждый экземпляр править в течение нескольких часов. Я поехал в Калугу за тиражом и с трудом удержался от соблазна утопить его весь там же, в Оке. Художник и писатель Анатолий Шихов, оформлявший издание, после выхода книги неожиданно умер.

С дилогией приключения продолжались, но не в такой степени. В издательстве «Эксмо», куда я сдал рукопись, год ее искали – так и не нашли. И сколько бы я ни правил, ни вычитывал текст – ошибки буквально преследуют.

— Дилогию, особенно первый роман, сравнивают с «Мастером и Маргаритой» М. Булгакова. Происходили и происходят странные вещи – с публикацией романа Булгакова, ее экранизацией, театральными постановками…

— Виной тому наши суеверия. Хотя в издательстве «Голос-Пресс» зависал компьютер – не шла верстка, у художницы выходил из строя принтер… В Архангельске ломалась типографская техника, пошли такие морозы, что типография встала… «Заколдованная рукопись», — такой приговор. Но одна очень религиозная семья дала деньги на издание, и дилогия вышла в течение трех месяцев. Должно быть, борьба вокруг нее продолжается…

Если произведение о нечистой силе, подчеркиваю, в том числе о нечистой силе, то обязательно что-то с кем-то должно случаться? Слово обладает порой чудовищной энергетикой, оно воздействует на психику, ситуации, поступки. Не скрою, мне надо было решиться на исследование процесса осатанения общества, постижения психологии бесовщины. Но пока я его не закончил, практически никакой прозы не писал – все иное казалось мелким, не стоящим траты времени. Множество писателей и художников, светских и религиозных, создавали произведения о нечистой силе. Вообще борьба с ее проявлениями — в основе всей литературы, всего искусства.

Что касается Булгакова, то я никакой его не последователь. Он сам по себе, я, надеюсь, – сам по себе. Называть себя оппонентом – слишком грубое противопоставление. Опять асимметрия? Но, как ни крути, «RRR» — все же альтернатива булгаковскому произведению, его «евангелию»?

Роман «Мастер и Маргарита» хорош не настолько, как принято считать. Культовый, и этим все сказано – предмет культа всегда кажется пределом совершенства. Когда он печатался еще в журнале «Москва», роман не вызвал у меня восхищения. Потом узнал, что одно из рабочих названий было «Евангелие от Воланда», то есть благовествование от лукавого. Какая может быть благая весть от черта? Узнал о рабочем названии после того, как «Евангелие от Ивана» было уже написано. Когда закончил дилогию, перечитал роман Булгакова заново. Если честно, ожидал большего. И в послесловии к дилогии написал, что и переселения душ не могло быть никакого, даже в виде седьмой воды из киселя — последний раз Булгаков работал над текстом романа 13 февраля 1940 года, а я родился 12 февраля того же года.

Число 12 апостольское и, хотя в число апостолов входит Иуда, счастливое? Оно всю жизнь сопровождает меня: учился в школе № 12, жил дважды в домах № 12, кстати, по 12 лет в каждой. Служил в воинской части 2127 – в сумме 12. «Стадию…» начинал в 107 квартире, заканчивал в 731-й, в сумме 11, если принять 0 за замещение цифры 3, поскольку в доме не существовало 137 квартиры, – без Иуды? При приватизации жилья, к моему ужасу, хотели записать в какой-то амбарной книге под номером 666, но после обмена мы живем на 9 этаже в квартире 99 (в первом романе описывается 99 отдел!) – в ней и написалось «Евангелие…» Номер партбилета у меня был 00008880, а машины, которую купил с рук – 0888. А восьмерка в индуизме символ возрождения. В горизонтальном положении — это знак бесконечности. Могу продолжать, но размышления над явно упорядоченным калейдоскопом цифрами привели к выводу: надеюсь, я не очень испортил Замысел. На меня, как потомка священника («жертвы» майората шли в воины или священнослужители), быть может, распространяется еще благодать. До седьмого колена, к стыду своему, не знаю, какое я по счету «колено».

Или вот чему я не придавал никакого значения. Смотрю «Мастера…» по телевидению, и вдруг Иван Бездомный говорит, что он знает, кто умер в 118-й палате. Перечитывая роман, не обратил на это внимания. А ведь в «Евангелии…» ведьма в обличии Даши приглашает Ивана Где-то в общежитии Литинститута в 116-ю комнату. Почему в 116-ю? Да я жил в ней с поэтом Иваном Николюкиным два года – с 1961-й по 1963-й. В этой комнате 22 мая 1963-го года было принято решение о забастовке студентов 23 мая, в ней я писал транспарант-обращение к властям об отмене решения о закрытии основного отделения Литинститута. Почти совпадение номеров – случайность или все-таки попадание? Своего рода снова 13-е и 12-е февраля? Если, конечно, допустить, что общежитие Литинститута – филиал богоугодного заведения. Ведь «нормальные» не говорят стихами, не пишут романы…

Вернемся к Булгакову. Вообще сравнивать авторов — значит оскорблять их. Независимо от величия того, с кем сравнивают. Дилогия вышла после демонстрации по телевидению киноверсии его романа. Сравнивать десятки миллионов телезрителей и тираж «RRR» — даже не смешно, абсурдно. Истина в начале своего пути всегда одинока, потом становится общепринятой нормой и банальностью. Ибо истина соотносится с Истиной, Абсолютом, стало быть, Богом.

Но я не одинок в неприятии философии булгаковского романа. И оно нарастает после демонстрации телеверсии. Совершенно неожиданно в «ЛГ», №№ 11-12, 2006 г. появилась блистательная, на два газетных подвала, статья моего давнего друга Александра Ужанкова, доктора филологии, специалиста по древнерусской литературе, большого знатока православия. Под рубрикой «Дьяволиада» и с названием «Коту под хвост». Когда мы встретились, то проговорили весь день и при этом ни разу друг другу не возразили хотя бы в мелочи!

— Финальная сцена второго романа как бы повторяет финал первого. И тот, и другой впечатляет. Развернутая метафора: воскресший Иван Где-то, стоя на цыпочках, с веревкой на шее, выполняет наказ Саваофа – воскрешает на небе загубленные души и возвращает их на Землю. Современный Лаокоон?

Не согласен с определением «воскресший». Иван Где-то не умирал. Просто его живьем закопали. Как Гоголя, как отечественную литературу. А она не умерла и не умирала. Не имеет права поэт, в целом литература, расслабиться – затянется веревка на шее. Вот так, на цыпочках, с веревкой на шее и обязана нынешняя отечественная литература, серьезная, глубокая и настоящая, без перехмура и аншлагового веселья, возрождать души людей. Жечь глаголом сердца… Иного-то не дано. Саваоф ведь предупреждает поэта: не выдержишь – сразу ухнешь в ад. Оптимизма мало, а работы много.

— Продолжения не последует? Вы не опасаетесь, что многие сильные мира сего узнают себя в персонажах дилогии?

— Не последует. Что может последовать после возрождения души? Только отказ от возрождения. В жизни откатов от идеалов духовности сколько угодно, мы и сейчас тому свидетели, а в искусстве одухотворение – вещь конечная. Земная юдоль является делом отчасти совместным Бога и человека, все тут зависит от того, у кого контрольный пакет. А духовность все же дело Спасителя. Выйти за пределы Его компетенции можно, но это неизбежно станет разновидностью «евангелия» от Воланда. Когда причина и следствие, как и Добро и Зло, меняются местами, наступает Хаос, который чреват революциями, перестройками, реформами… А они враги нормы, Гармонии, которую Достоевский называл красотой. Так что скука нам в обозримом будущем не грозит. «Не врите – и не будет никаких революций», — так утверждает в «Евангелии…» двойник Ивана Где-то, он же архангел Иоанн. Что-то не заметно, чтобы власть имущие и их прихлебатели переставали у нас врать.

Знаете, в чем один из фундаментальных «просчетов» великой Русской Литературы? В навязывании идеальных героев, идеальных моделей нравственности, общежития и бытия. Недостижимых в реальной жизни, между прочим. Благодаря «просчету» наша Литература и великая. Но массовый читатель, иными словами народ, в годы нынешней Смуты перестал верить высокой Литературе. Обратился к низкопробному литературному ширпотребу, к «литературе», простите, «дамских прокладок». Или вообще отказался от чтения книг. Вот и надо нам всем возвращать доверие к Литературе, к писательскому слову. А как, когда власти на Литературу ноль внимания и фактически ноль копеек? Мстят за школьные двойки-тройки или воздают за то, что литература русская вообще-то появилась по недосмотру начальства? Неумехи-правители довели Литературу до того, что писатель должен платить деньги за свой талант. Это всё равно, что защитнику Отечества платить за пролитую на поле брани кровь. Впрочем, до такого тоже дошло. Литература у нас всегда была делом подвижников, а не спекулянтов. Всё продаётся и всё покупается? Кроме вдохновения, и горе тому, по чьей вине вдохновение рождается из гнева. Ведь вдохновением ведают не авторы, а Небо.

Что же касается дилогии, то вряд ли мне удастся избежать новых ее редакций. Dixi, что на латыни означает «я всё сказал», тут не годится.

О боязни. Если бы я чего-то боялся, то дилогию и не начинал бы. Исследователь не несет ответственности за результаты исследования – разве не об этом мы говорили? Да и пословица о том же: «Неча на зеркало пенять, коли рожа крива». Бояться следует только себя – это я лучше всего усвоил.

— Дилогия останется вашей главной книгой? Или что-то таится в замыслах?

— Наверное, останется главной книгой. Замыслы есть, но найдется ли для них запас «хода»? Завершаю перевод в электронную форму самого приличного из написанного и напечатанного. Сдал в издательство книгу публицистики последних лет «Так кто же в России захватил власть?» с подзаголовком «Великая бюрократическая революция». Многие статьи, кстати, печатались в «Форуме». Надеюсь закончить в ближайшие месяцы книгу «Все люди братья? Воспоминания и размышления о ХХ веке».

— А ров между литературой и Литературой, который завещал вам преодолеть когда-то замечательный критик и ваш друг Юрий Селезнёв, не дает покоя?

— Покривил бы душой, заявив, что меня не волнует то, «как наше слово отзовется». Если бы Юрий Иванович мог прочитать дилогию! Ведь используемый в ней Знак Гармонии, стало быть, Счастья – это реконструированный селезнёвский общеславянский солнцекруг. Он взял его из работ академика Б.А.Рыбакова. Знак Гармонии сродни христианскому Кресту, не как символу страданий, а высшей Благодати – когда мы молим Бога о ней, то осеняем себя Крестом. Знак Гармонии или Счастья – не моя выдумка, он из контекста мировой культуры. Недавно смотрел телепередачу об американских индейцах, и надо же — одно племя, почти как в дилогии, понимает и изображает его! Мир многообразен, но един, Божий. С обложки издания на нас смотрят мудрые и уставшие глаза врубелевского сатира Пана, а на форзацах публикуются фрагменты фресок из серии «Страшный суд» итальянского художника эпохи Возрождения Луки Синьорелли. Тоже контекст.

Что же касается того, во рву ли я между литературой и Литературой или выбрался из него, да и в каком направлении, не мне судить. И не время. Надо «трепыхаться» дальше. Хотя и на цыпочках, и с веревкой на шее – точь-в-точь как герою дилогии поэту Ивану Где-то… Настоящая Литература сегодня с удавкой коммерциализации на горле. Но Русская Литература всегда была великим духовным, а не коммерческим делом. Такой она будет и в будущем, и останется такой, пока жива Россия. А Россия будет жива, пока в чести, в красном углу, будет Русская Литература – ее духовная и культурная, наравне с православием, животворящая кровь.