Мемуары А.Ольшанского (часть 18)

И вдруг – по всем каналам танец маленьких лебедей. Обращение Государственного комитета по чрезвычайному положению. Вначале, слушая обращение, я сочувственно относился к его содержанию. Первое желание было поддержать его – в нем виделся хоть какой-то выход из горбачевской невнятицы и трясины, в которой тонуло всё, в том числе будущее страны. Позвонил Наташе в Москву, как в столице?

— Танки идут по улице. Из-за них врачи ко мне не могут проехать, — сообщила она.

— Может, мне вернуться?

— Нет, нет, — запротестовала жена. — Отдыхай в Изюме

Какой тут «отдыхай» —

И вдруг – по всем каналам танец маленьких лебедей. Обращение Государственного комитета по чрезвычайному положению. Вначале, слушая обращение, я сочувственно относился к его содержанию. Первое желание было поддержать его – в нем виделся хоть какой-то выход из горбачевской невнятицы и трясины, в которой тонуло всё, в том числе будущее страны. Позвонил Наташе в Москву, как в столице?

— Танки идут по улице. Из-за них врачи ко мне не могут проехать, — сообщила она.

— Может, мне вернуться?

— Нет, нет, — запротестовала жена. — Отдыхай в Изюме

Какой тут «отдыхай» — от телевизора уходил лишь в сарай, где у брата была радиоточка местной радиосети, передавшей прямые репортажи из зала заседания Верховной Рады Украины в Киеве

Танки и боевые машины пехоты возмутили москвичей. Кому пришла в голову идиотская мысль запугать людей бронетехникой? Не было бы ее на улицах – не было бы и массовой поддержки Ельцина. Горбачев к этому времени надоел всем, но зачем надо было в сугубо большевистской манере опять врать народу о его болезни? Неадекватные действия ГКЧП обеспечили поддержку Ельцину, погубили Советский Союз, открыли дорогу к вершинам власти невменяемым реформаторам, которые, в сущности, оказались необольшевиками и гораздо хуже коммунистов последних генераций. Впрочем, реформаторы, как правило, вышли из КПСС. Реформатор № 1 времен ельцинщины Егор Гайдар, как известно, был членом редколлегии теоретического журнала ЦК КПСС «Коммунист». Дедушка Аркаша был большевиком, его внучок в глазах многих стал мальчишом-плохишом, а по образу своих действий — необольшевиком. Так что между дедушкой и внучком нет и быть не может никаких противоречий – это продолжение одной и той же линии преобразованщины всего и вся, но в различных условиях и на различных этапах жизни нашей страны.

Как тут не вспомнить, если не ошибаюсь, Семена Шуртакова, который с трибуны Большого зала ЦДЛ возмущался, что Гайдары не оставляют нас в покое всю жизнь! В детстве обязывали читать книги Аркадия Гайдара и участвовать в тимуровском движении, потом приходилось читать в «Правде» материалы сухопутного адмирала Тимура Гайдара, теперь вот страдать от реформ еще одного Гайдара — Егора. Я взглянул на Тимура Гайдара, сидевшего в двух-трех метрах, на его лице была маска спокойствия и безразличия.

В Изюме жизнь шла как бы двумя рукавами. Люди жили своими заботами, а начальство – своими. Никаких митингов, манифестаций. В Москве набирал силу Ельцин, в Киеве – национализм. Судьбу страны решила пресс-конференция ГКЧП, прежде всего, дрожащие длани Г. Янаева. Когда страна и мир увидели, что у него руки трясутся, то все поняли, что они проиграли.

В годы работы в ЦК комсомола я десятки раз слышал выступления Г.Янаева на секретариатах и бюро, на различных мероприятиях. Он никогда не заигрывал с аудиторией, говорил скупо и аргументировано, не пытался публично афишировать поддержку линии первого секретаря, но и не конфликтовал с ним. В аппарате он считался умным, порядочным руководителем. Поговаривали, что он пользуется поддержкой секретаря ЦК КПСС К.Ф. Катушева, бывшего партийной руководителя Горьковской области, где Янаев возглавлял обком комсомола.

Когда Янаева с трудом избрали вице-президентом СССР и назначили главой комиссии по выработке предложений по реформам в области экономики, а тогда начинал раскручиваться маховик реформ, то я посчитал необходимым написать ему письмо. Предложил ввести верхнюю границу прибыльности 10-ю процентами. Это было тем более важно, что конкуренции в стране никакой не было, как, впрочем, и сейчас, когда цены определяются не экономическими законами и предпосылками, а жлобством естественных монополий и спекулянтов, пределов которого не существует. Из нукеров Янаева, конечно, никто не ответил.

В то время он находился в эйфории, в предвкушении обретения власти первого лица. Александр Александрович Виноградов, многолетний комсомольский журналист, директор издательства «Детская литература», рассказывал мне о встрече с Янаевым летом 1991 года. Геннадий Иванович под коньячок предлагал старому товарищу возглавить что-то вроде его личного секретариата, рисовал самые радужные перспективы на ближайшее будущее. Сверхосторожный Виноградов, которого я знаю более сорока лет, благоразумно отказался.

На пресс-конференции членов ГКЧП Янаев был неузнаваем. Неуверенность, оборонительная позиция вместо наступательной, неумение врать, что для политика непростительно. Борис Пуго выглядел так же бледно, а ведь он был умницей, интеллигентнейший человеком, хотя и возглавлял на ту пору полицейское ведомство. Впоследствии у меня родилась мысль о том, что накануне пресс-конференции гэкачепистам стало известно, что их давно «вели» спецслужбы США, что с их помощью Горбачев устроил им ловушку. Настораживает так же, что главпрораб перестройки А.Н.Яковлев в это время куда-то исчез с политической арены. Очень странно: накануне важнейшего подписания нового союзного договора минеральный секретарь в свое удовольствие купался в Форосе. В таких случаях ведутся напряженные переговоры и консультации с участниками предстоящего мероприятия, а их практически не было. Следовательно, Горбачев знал, что никакого подписания не будет. Но вряд ли догадывался, что он – своего рода капкан для самого себя, в пользу Ельцина. В случае провала последнего в Париже уже было готово все для того, чтобы объявить о создании российского правительства в изгнании. Если всё это так, то можно поздравить американские спецслужбы с блистательной акцией, время для рассекречивания которой еще не пришло. Партия разыгрывалась в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли, а все эти горбачевы, члены ГКЧП, ельцины в ней были фигурами не важнее ладьи. Правда, Горбачеву и Ельцину дали право на рокировку, чтобы потом горбачевскую фигуру вообще без всяких правил сбросить с доски.

Начало активного этапа развала Советского Союза в те дни, безусловно, связано с личностью Ельцина. На Украине его не любили – он оставил ее без горючего, когда созревший хлеб осыпался на полях. Во имя того, чтобы сделать пакость Горбачеву. Украинцы обратились за срочной помощью к румынам. Поэтому я не удивился, когда в те дни Иван Николаевич Нагорный, который жил на той же улице, что и брат, сказал мне:

— Мы под вашего кацапюру и пьянь Ельцина не ляжем…

И не легли – на следующий день, 24 августа, парламент Украины принял декларацию о независимости. Находясь на родине, на земле отчич и дедич, я почувствовал себя иностранцем. И испытал такие же чувства, которые испытывают англичане, когда с ностальгией взирают на памятник принцу Альберту в Лондоне — с четырьмя левами, возложившими лапы на земные шары. Когда я впервые увидел произведение безутешной вдовы королевы Виктории, то мне оно показалось слегка претенциозным и несколько комичным, но 24 августа я понял, с каким трагизмом взирают британцы на знаменитый монумент их былого могущества. Как бы жизнь меня ни ломала и ни вертела мной, но я как был, так и остался сторонником и проповедником триединства Русской Земли. И почти русским империалистом, хотя мне и нравилась наша империя наоборот – за счет истощения ресурсов метрополии, а это Россия, Украина и Белоруссия, развивались другие республики, которые подчас за считанные десятилетия из феодализма попадали в ХХ век.

В Изюме опечатали помещения горкома партии. В Красном Осколе я поздравил с победой братьев Романенко – Владимира и Афдольфа, которые в свое время пытались создать альтернативную компартию, за что были изгнаны с факультета журналистики Ленинградского университета. Они были украинскими националистами, писали стихи. Предисловие к предсмертному сборнику Владимира написал Виктор Астафьев, что для меня явилось полной неожиданностью. Братья добывали хлеб насущный рыбной ловлей на Таймыре, бывали в Красноярске, где и познакомились с Виктором Петровичем. Незадолго до смерти Владимир Павлович попросил передать свой сборник мне. Как ни странно, он был русским поэтом. И весьма одаренным. Во всяком случае, я не знаю другого поэта, кто бы с такой силой стал выразителем огромных просторов русской тундры, ее людей и ее поэзии.

А в те дни, поздравляя братьев с обретением Украиной независимости, я заметил, что теперь нет никаких препятствий для того, чтобы в украинском небе появились самолеты с надписью «US Force».

— А что это такое? – спросил Владимир Павлович.

— Военно-воздушные силы Соединенных Штатов Америки, — ответил я.

83

Вернувшись в Москву, я первым делом посетил председателя. Николай Николаевич обрадовался мне, называл Сашей, что свидетельствовало о максимальном расположении ко мне, но я спросил, не передумал ли он сокращать наше управление.

— Создавайте литературное агентство, — ответил он.

— Поздно, — сказал я.

Действительно, поздно: «демократы» под лозунгом «Где ты был 19 августа?» изо всех сил старались устроить «охоту на ведьм», для начала деятельности нужны были деньги, а кто их даст? Да и смысла в деятельности агентства было ровным счетом никакого – счета Внешторгбанка были заблокированы. Да и как организовывать агентство из людей, которые несколько недель назад своим голосованием отнеслись к этой идее отрицательно?

Меня гораздо больше расстроило то, что не было смысла в решениях творческих союзов по поводу создания авторско-правовой структуры по защите авторских прав. Разве до нее было, когда буквально происходила свалка за захват здания Большого союза на Поварской, тогда еще улице Воровского, за здание издательства «Советский писатель», за Центральную поликлинику Литфонда, дома творчества? По крайней мере, я в Москве знаю два дома, которые были выделены Союзу писателей СССР, но их продали. Кто?

Вскоре мне пришлось ставить свою подпись на извещении отдела кадров агентства о предстоящем сокращении. Когда пришел с обходным листом к первому заместителя председателя Тер-Газарянцу, он усадил меня и произнес:

— Знаешь, как у нас на Кавказе говорят? Или ишак сдохнет, или с хозяином что-то случится. Не спеши увольняться. И еще: тесанный камень на обочине долго не валяется. Его обязательно вставят в дело. Есть у нас одна вакантная должностишка: ведущего специалиста в экономическом управлении…

— Георгий Арташесович, вы полагаете, что я буду ходить на работу к Гольскому?! – воскликнул я, напоминая, что между мной и Гольским отношения вряд ли можно было назвать спокойными.

— А кто тебе сказал, что ты должен ходить к нему на работу?

— Если буду считаться как бы в резерве кадров…, — сказал я, к тому же, отобрать у Гольского для себя должностишку тоже ведь что-то значило. Он стоял насмерть против создания литературного агентства, пусть теперь хоть штатной единицей рассчитывается.

Реформирование ВААП (ГААСП) явно пошло не в ту сторону. Полгода я исправно приезжал за зарплатой в кассу агентства, но никаких изменений в лучшую сторону не было. На четвертый месяц получил вновь извещение о предстоящем сокращении в связи с ликвидацией ГААСП СССР, расписался под решением ликвидационной комиссии во главе с Гольским. В одном списке увольняемых стояла и фамилия Н.Н. Четверикова – мое предсказание годичной давности сбылось.

К руководству агентством пришел некто Михаил Федотов, по профессии юрист, по убеждениям – «демократ». Я позвонил в приемную и попросил секретаря доложить о том, что прошу его принять меня. К этому времени экспортно-импортные подразделения были разогнаны, но функции не исчезли. Во всю мощь развернулось пиратство, нужно было принимать меры по защите авторских прав. Меньше всего в моем намерении было чего-то шкурного, я надеялся на то, что новый человек взглянет на состояние дел по-новому. Но Федотов ответил секретарю, что принять меня не может. «Демократично», тут не убавить и не прибавить. Да и сверхзадача у таких, как он, видимо, сводилась к «до основанья», а не затем, чтобы исправить благоглупости прежнего режима.

Потом Федотов уйдет в министерство информации, разработает закон о СМИ, а на своем месте в агентстве оставит некоего Черкизова, который провозгласил «Гей — это звучит гордо!» Когда я в редкий свой визит в агентство спросил у знакомых работников, как им жилось, то женщин при упоминании фамилии Черкизова буквально передернуло, они с брезгливым отвращением произнесли:

— Бр-р-р-р…

Одно время в агентстсве председательствовал Тер-Газарянц, потом, наконец, до власти дорвался представитель «кадрового костяка» – Твердовский. За заслуги перед ним дал С. Голубковой угол, так как она занялась литагентским бизнесом, а Гольского почему-то уволил. Потом несколько лет прокуратура интересовалась деятельностью Твердовского. Короче говоря, могучее ведомство выродилось в контору по управлению коллективными авторскими правами, повело себя ниже травы и тише воды. Что же касается защиты авторских прав, то она находится даже не на допестроечном уровне. Писатели же, благодаря многочисленным писательским союзам, вообще стали в России самыми бесправными изгоями общества. В новом законе о труде нет даже упоминания о том, что есть люди свободных творческих профессий. Все они практически оказались как бы вне закона.

Какое-то время я находился в плену у иллюзий: все, что происходит со страной, это жуткий, затянувшийся сон. Вот проснемся однажды и возьмемся за ум. Но кошмар наяву набирал силу. В Беловежской пуще под водочку был уничтожен Советский Союз. Подельники тут же позвонили Бушу-старшему, чтобы в случае чего защитил, а уж потом – Горбачеву. Этот деятель не нашел в себе силы сопротивляться и спасти Союз. Самого Горбачева никто не стал бы защищать, а отстаивать единство страны стали бы. Об этом свидетельствуют результаты всенародного референдума, когда советские люди высказались за сохранение Советского Союза.

Конфликт Горбачев-Ельцин отнюдь не был схваткой гигантов. Ельцин после того, как прятался в подвале Белого дома, смертельно боясь ГКЧП, который тоже оказался трусовато-нерешительными, оказался гораздо наглее Горбачева. Боялся Ельцин и его подельники по Беловежской пуще, но еще больше испугался Горбачев. Экивоки насчет того, что покорная сдача власти спасла страну от гражданской войны – блажь. Суть схватки состояла в том, кто кого перебоится. Перебоялся Горбачев. И вынужден был покинуть Кремль.

Сейчас модно девяностые годы назвать лихими. Но мы до сих пор не осознали их как катастрофические для российской государственности, для восточного славянства, Русской Земли. Это позорные годы, унижающие государство с двенадцативековой историей. Нарыв зрел с Петра Первого, зараза западного так называемого либерализма разъедала мораль и устои, превращала в страну в полигон всевозможных идей европейских якобы интеллектуалов, пока она не превратилась в свалку всего непотребного, отвергнутого в Европе.

Ельцин привел к власти тех, кого в народе называли «мальчишками в коротких штанишках». Они не знали жизни, в прошлом были младшими научными сотрудниками, что–то слышали о Гарварде, иные даже прошли красткосрочную там переподготовку, в кумирах у них был некто Джеффри Сакс, разрабатывавший реформы для Латинской Америки. Они не представляли, что делать с огромной страной. Для начала – развалили, поскольку она стала трещать, отказались от какого-либо государственного регулирования, и цены выросли в тысячи раз. Потом устроили грабеж людей, предприятий, страны. Бюрократия с помощью ваучеров, а затем так называемых залоговых аукционов по дешевке, за счет государства, приватизировала то, чем раньше управляла. Поднял голову криминал, потребовавший свою долю, взимавший с помощью рэкета с любого бизнеса. Страна в считанные годы превратилась в паханат.

Писать об этом мне чрезвычайно трудно. После развала Советского Союза у меня начался творческий и духовный кризис. Не мог не только писать, но и читать гнусные газеты, которые от жанра полулжи, попав в руки новых хозяев жизни, освоили жанр полной лжи или стали бульварными. «Творческая интеллигенция», естественно, прозападной ориентации верноподданно затусовалась в бетховенских залах, что Виктор Розов точно назвал холуяжем. Даже такое зерцало либеральных перемен как академик Лихачев дрогнуло, приняло из рук Ельцина орден Андрея Первозванного. Это был отнюдь не животворящий крест на могиле доморощенных либералов. К чести Солженицына он с презрением отказался от такой награды, не стал тем самым легитимизировать ельцинский паханат. Народ дважды на выборах прямо-таки со свистом прокатывал либералов-западников, но вот что поразительно: линия Гайдара-Чубайса-Кудрина здравствует до сих пор, (а на календаре уже 2008 год!) ведет Россию к новым кризисам и потрясениям. Ну не понимают у нас власть имущие, что либерализм в России — опасная и заразная порча, распространяемая в стране западными центрами чужебесия отнюдь не с благородными целями. Потому что сами заражены вирусами либерализма, идеями фикс, скажем, вхождения России в так называемый «цивилизованный мир», где самые «цивилизованные» отстреляли миллионы индейцев, а потом стали угощать ракетами с ядерными сердечниками сербов, иракцев…

Ельцинская Россия – это своего рода самая нижняя граница морального, государственного, культурного падения государства. Ниже всякого ординара. В помощь Чубайсам из Штатов прибыли шпионы, а по совместительству мошенники, которые первым делом развалили оборонную промышленность. Продажа секретных технологий стало бизнесом, предательство – достойным деянием, как бы делом чести, доблести и герорйства! О безумии, бездарности российских реформ, о неадекватности властей, о великой бюрократической революции, великой антирусской войне (В России всё великое!) я написал во второй половине девяностых годов и в начале нового века немало статей. Поэтому не вижу смысла в их изложении – кто интересуется, тот может найти их на моем сайте, где указывается и место их первой публикации.

Но надо было что-то делать. Пришла мысль издавать газету «Плюс восемь. Домашний вестник». «Плюс восемь» — это восемь часов, которые остаются у человека после работы и сна. Время на домашние заботы, на воспитание детей, садоводство и огородничество, на увлечения, занятие физической культурой и спортом. Поддержку издания обещал один землячок, назовем его Владислав, которому я помог зарегистрировать фирму с помощью Литфонда России, внес деньги в уставной фонд. Но этот мелкий делец вскоре надул и меня, и Литфонд, и ровным счетом не оказал никакой поддержки задуманному еженедельнику. Да и не было у него никакой возможности сделать это, а если бы даже была — не подержал бы.

Зарегистрировал издание вместе с сыном, объявили подписку. В разграбленной стране подписалось всего около 350 человек, пришлось возвращать им деньги и отказываться от замысла. Деньги на раскрутку я даже не искал – это было равносильно продаже издания какому-нибудь цеховику или рэкетиру, озабоченному тем, как бы ему отмыть свои миллионы.

У меня был немалый опыт издательской работы внутри страны и за рубежом, уникальные международные связи в издательском мире. Таких как я можно было пересчитать по пальцам. Но идти в издательский бизнес я не решился, понимая, что в него ринулись всевозможные братки, стремящиеся на быстром обороте отмыть или заработать бешенные деньги. Стало издаваться всё, что могло взбрести в бандитскую голову. Уровень изданий по своему содержанию мгновенно рухнул вниз. Выходили и редкие, высокого интеллектуального и художественного уровня издания, но они не задавали тон на книжном рынке. Это было следствием того, что Главторресурсы, вторсырье, если говорить точнее, руководили лет десять издательским делом, выпускали на потребу сборщикам макулатуры всевозможную дюму и дрюонину. Макулатурщики воспитали поколение невзыскательных читателей, миллионы жаждали чтива, и, наконец, вот оно, море разливанное…

Директор издательства «Планета» Владимир Середин, который когда-то пришел на мое место в Госкомиздат СССР, предложил мне возглавить акционерное общество по изданию детской литературы. Фактически осуществить то, что я предлагал директору издательства «Советский писатель» Анатолию Жукову. Но тогда шел 1988 год, а Середин сделал предложение пять лет спустя. Убедил меня в том, что для этого есть надежные и состоятельные предприниматели из Тольятти.

В главные редакторы я пригласил Александра Ужанкова, очень образованного и порядочного человека, который редактировал мою книжку в «Советском писателе». Вдвоем, главным образом Ужанков, разработали план уникальных изданий детской литературы. Утвердили его на заседании правления акционерного общества, а денег на издание так и не последовало. Приехали тольяттинские благодетели, В. Середин устроил им приличный прием, но они не произвели на меня никакого впечатления. Главный из них слишком длинно рассказывал, как он дает горничным в гостиницах чаевые не меньше ста долларов. Потом призвал решительно увеличить уставной фонд — он всего составлял три миллиона рублей. Это означало, что тольяттинские задумали полностью сделать акционерное общество подконтрольным себе. Уехали благодетели, а денег так и не дали. Я получал хоть зарплату заместителя главного редактора издательства, но Ужанков несколько месяцев работал, не получая ни рубля!

Надо заметить, что В. Середин в то время практически никогда не бывал трезвым. Вообще все директора в этом издательстве почему-то спивались. Работать с пьющим руководителем – задача из нелегких. Никаких советов Середин не принимал. Назвал издательство «Парусом», почему — непонятно, я предлагал другие названия, но безрезультатно, потому что Середину захотелось, чтобы был «Парус». Денег на издание хотя бы одной книги тоже не давал – помещения были забиты дорогущими альбомами, спрос на которые по причине всеобщего обнищания резко упал. Мне особенно больно писать об этом, потому что Середин много лет ведет исключительно трезвый образ жизни и остался одним из моих ближайших друзей. Но из песни слова трудно выкидывать.

С пиететом Владимир Григорьевич относился к двум дельцам, которые снимали помещения в издательстве и которые навели тольяттинцев на «Планету». Они строили из себя очень больших предпринимателей, правда, в издательстве были поражены рассказом одного из них, что у него где-то в Подмосковье, кажется, под Реутовым есть… коза. Что они из себя представляют на самом деле, показал приезд на нашу дачу. Невестка, тогда беременная, собрала на стол, мы перекусили, и вдруг один из них, не скрывая своих намерений, сказал, имея в виду дачу:

— В случае чего будет чем рассчитываться…

По пути в Москву они, зная, что моя жена работает в страховой компании АСКО, завели разговор о том, как завладеть этой фирмой.

Вообще Середин почему-то окружал себя номенклатурными, но не очень надежными кадрами. Главным редактором издательства назначил некоего Алифанова, бывшего инструктора Московского горкома партии, который, по выражению А. Яхонтова, стал крепким издательским работником, а посему написал что-то для души и тела из области бобибилдинга… Впервые в жизни я отважился издаться там, где работаю, и предложил Середину свой роман. Он отдал его Алифанову, который вернул рукопись с минимумом аргументов. Боюсь, что он не читал его, как и Середин., который спустя много лет прочел все-таки, и гордится тем, что в название внес свой вклад – определение карликов как серые. Если бы Середин дал мне свой, с таким трудом выстраданный роман, то я бы поступил совсем по-другому… Не случайно, когда Середину стало трудно, речь пошла о его уходе с работы, то многие из его приближенных не пришли на помощь.

Для судьбы «Паруса» настал момент истины после расстрела Ельциным парламента. Я сочувствовал взбунтовавшемуся Верховному Совету, но когда бывший первый секретарь Нарофоминского горкома партии Анатолий Новак при встрече сообщил мне, что Хасбулатов просил всех, кто работал раньше в ЦК комсомола, перейти на работу в аппарат парламента, остался безучастным к такому предложению. Не хотел подключаться к свалке за власть, потому что понимал, что она не имеет в действительности никакого отношения к борьбе за народное благосостояние. Мне было жалко тех наивных людей, особенно молодежь, которая защищала Верховный Совет, штурмовала мэрию и телецентр, думая, что они встали на сторону справедливости. Как сказал бы товарищ Сталин, оба уклона, ельцинский и хасбулатовский, оба хуже… Спустя несколько лет я встретил Новака в метро, он с гневом говорил о том, как подавляли народное восстание — .следы от этой жестокой акции остались у него на лице.

Ельциноиды откровенно готовились к штурму Белого дома. Накануне отработали организацию всемосковской пробки – перекрыли движение по всей столице, чтобы при штурме Верховного Совета никто не пришел к ним на помощь. А на следующий день, когда я шел по Петровке на работу, над Красной Пресней кружили вертолеты. Вечером по телевидению впервые показали, как на Белом доме вспухали черные взрывы танковых снарядов.

Победил ельцинский паханат. Теперь тольяттинским нечего было опасаться за свои капиталы, отпала необходимость отмывать их через детское издательство. Я ушел из акционерного общества, Середин посчитал, что сделал я это по причине своего скверного характера. Назначили более сговорчивого генерального директора «Паруса» — я хоть полгода продержался, а мой преемник ушел через два месяца…